Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Люди побежали прочь, как только первый из этих зверей выбрался на мелководье, а потом на берег. Таких созданий они никогда прежде не видели.

Но Дарр их узнал. Одно из них шло рядом с первыми двумя Людьми, которых он увидел в жизни, – в землях за этим морем две тысячи лет назад. Это были Кони.

Когда мы расставались, Дебра не могла знать, как трудно мне вскоре станет делать даже самые простые вещи: бороться с сорняками, которые настойчиво пытаются захватить ее могилу; спасать надгробный камень, чтобы его не повалили и не украли. Я приезжаю, когда моя помощница Барбара может меня туда отвезти, привожу цветы, смотрю на землю, под которой лежит Дебра, и оказываюсь в ловушке того человеческого парадокса смерти, который она никогда не признавала, – говорю с ней и прислушиваюсь к ее голосу. Я его не слышу. А плачет Барбара, которая ее знала только в самом конце.

Барбара помогает мне уже два года, а может, три – чувство времени подводит меня все чаще. Наняла ее Дебра, когда мы еще жили в другом доме, в городе, а Дебре быстро становилось хуже. Барбара была тогда удивительно сильной: таскала Дебру на руках вверх и вниз по лестнице, выносила на крыльцо в хорошую погоду. Теперь она приезжает дважды в неделю, убирается в доме, готовит еду, чтобы я ее потом разогревал, делает вещи, с которыми я, наверное, мог бы справиться сам, но, скорее всего, не стал бы, останься я один. Она и сейчас сильная, несмотря на диабет. Дрова я покупаю у местных, а она рубит их, чтобы влезали в печку. Она сама стыдится идти к врачу, но меня возит на своем почти воображаемом пикапе – дверь со стороны водителя держится на ремне, через дыры в полу видна дорога. Я еще помню время, когда автомобили и грузовики должны были проходить государственную проверку, прежде чем на них разрешали ездить.

Сегодня она привезла ребенка. Обычно ей удавалось кого-то найти, чтобы с ним посидели, пока она работает. А теперь все чаще и чаще берет его с собой.

Я толком и не заметил, что Барбара была беременна. Видел ее дважды в неделю, но она надевала свободные цветастые платья поверх джинсов – такие моя мама называла «муу-муу», – и Барбара всегда была толстая. Она зачала этого ребенка, когда ей было уже за сорок (где другие дети, которых она упоминает, и чем они занимаются, я не знаю). Я подумал, у ребенка поэтому проблемы со здоровьем. Но Барбара сказала – нет, это из-за пьянства: пила до, пила во время беременности, почти до самых родов. Я вижу его тонкие губы; между ртом и носом нет желобка, так что мальчик похож на брауни или пикси со старых картинок: темная кожа и миндально-черные глаза, а еще он такой маленький и слабый. Отец его был белым и давно ушел с горизонта.

Сама виновата, что он такой, говорит она, никогда не вырастет нормальным, не научится думать и говорить, как другие люди. Хуже того, она ведь знала, когда пила, чем это кончится, ведь среди коренных американцев, которые тут живут, бывают такие дети, как у нее. Барбара выросла по большей части в землях вокруг озера, жила то в одном доме, то в другом, но с племенем почти не имела дела и не знает, кому приходится родней. То немногое, что она рассказывала мне о поверьях и обычаях, которых они по-прежнему держатся, показалось мне набором случайных обломков, почти притворством. Я не знаю, где она живет, когда уезжает от меня.

Только одно связывает Барбару с давним прошлым ее народа – а может, просто такая у нее душа. Барбара очень ласкова с мертвыми, даже заботлива к ним. Она об этом не говорит, и у меня ушло много времени, чтобы это заметить. Пересказывая, что они говорили при жизни, Барбара вспоминает их так, будто они обращаются к ней сейчас. Она знает, что присоединится к ним, но не думает, что переход окажется долгим или ужасным, – для нее это и не переход вовсе, а скорее поворот, смена места в танце.

Со времени беременности диабет стал донимать ее больше, ноги опухли и немеют. Теперь мы примерно в одинаковой форме, то есть даже вместе не сравнимся с одним человеком в приличной. Нередко, когда ей пора уезжать, я приглашаю ее переночевать в свободной комнате или на веранде, поберечь шины, а то они даже меня не переживут. А потом я лежу в кровати и слушаю жутковатый, безутешный плач ребенка. Я встаю и очень осторожно (падение меня точно прикончит) иду в сарай, зажигаю лампу и беру ручку.

Бледно-белые Люди, которые сошли на берег с кораблей, бросивших якорь у Рассветной Земли, были одеты в плащи, носили шляпы и сапоги, их лица покрывала густая или редкая щетина. Большинство были ниже торговцев Вороньего клана, которые смотрели на них с берега, но многие были толще; а еще они явно походили на Уродливых Человечков, но Дарр не мог решить, уродливей они или нет. Он подумал: наверное, Человечки, которые шли на подень по бескрайним землям в погоне за Лисятой и Самой Драгоценной Вещью, начали свой путь в той же стране, что и эти Люди; приходились родней тем, кто прибыл другим путем, на помрак через море, как прежде Дарр Дубраули. Люди Вороньего клана смотрели, как чужаки связали задние ноги невиданных зверей, чтобы шаги у тех были маленькие и они не смогли ускакать, – какая простая и хитрая уловка!

Эти Люди откуда-то знали, что пришел сезон торговли, и привезли вещи, каких большинство торговцев Вороньего клана никогда не видели, хотя другие кланы, что жили вдоль побережья Рассветной Земли, уже ими пользовались: железные ножи и крепчайшие топоры, ткани легче и теплее оленьих шкур и – удивительней всего – зеленые и голубые бусины, прозрачные, как небо, и явно населенные духами. Их чужаки раздавали даром и смеялись, будто это пустяки. Взамен они забрали все бобровые шкурки и знаками показали, что хотят еще.

Когда через несколько дней обмен завершился, торговцы позвали всех желающих подняться на корабль ( «Видишь? Вот сюда, сюда» ); согласились четверо-пятеро, и в их числе был Одноухий. Дарр Дубраули видел, как он вошел по колено в море и забрался в лодку, видел, как опустились в воду весла, и вспомнил, как уходил в неизведанное челн Святых.

Со временем стало понятно, что Люди хоть и вернулись на корабль, но решили остаться. Они привезли с собой не только железо и стекло, гвозди и мечи, но еще и Ячмень, а со временем стали варить из него пиво. Золота они не привезли вовсе или привезли очень мало – его-то они и рассчитывали найти, но тут его не было, как и сказали Уродливые Человечки.

И еще они привезли Свиней, Коров и Пчел.

С ними приплыл и Клевер, чьи семена прилепились к обуви и тюкам; вскоре он пророс здесь, Пчелы собирали с него пыльцу, как делали в землях, откуда их привезли чужаки, и делали из Клевера мед. Клевер распространялся быстро, огромными полями, быстрей, чем новые Люди, а с ним и Пчелы. Старые кланы, которые скоро начали бояться пришельцев или вынуждены были бежать от них, назвали эти бело-розовые цветы следами белых Людей; дурные вести о явлении Пчел неслись от клана к клану, от племени к племени. Потому что Смерть – еще один великий дар пришельцев – всегда шла за ними следом.