Дмитрий Скирюк - Драконовы сны [litres]

– Зачем ты пришёл?

– Посмотреть. Проведать. Предупредить, – циркач забросил зонтик на плечо и отставил ногу. – Не могу же я бросить вас на произвол судьбы после всего, что вы перенесли.

– Предупредить? – Жуга нахмурился. – О чём? Если это опять твои глупые загадки, то лучше бы ты нас и в самом деле бросил.

– Ну, не такие уж они и глупые, – возразил тот. – Разве ты не из-за них решился плыть?

Жуга помолчал.

– Послушай, Олле, – сказал он наконец, – для чего ты всё это делаешь? Кому ты служишь? Богу, чёрту? Или, как все мы, подчиняешься игре?

– Ну почему я обязательно кому-то должен служить! – фыркнул тот. – Не бойся, я не чёрт. Да и потом, что мне игра? Хотя ты прав: игре я подчиняюсь. Но то игра совсем другая, не та, что у тебя в мешке. Она большая, имя ей – весь мир, и не только он один.

– Чем попусту болтать, скажи лучше вот что… – здесь Жуга замялся. – Гертруда – это лиса? Она – лиса?

– Он лис, – поправил его Олле и махнул рукой. – Хотя какая разница!

С этими словами Олле встал и, кажется, в самом деле собрался уйти.

– Эй, эй! погоди, погоди… – Жуга поднял руку. – А как же обещанный совет?

– Разве тебе мало? – Олле поднял бровь. – А впрочем, ладно, мне не жалко, вот: ищи то место, где гнездятся копья.

– Гнездятся… копья? – с недоуменьем повторил Жуга. – Ты с ума сошёл! – он стукнул в борт обеими руками. – Неужели ты не можешь хоть раз сказать нормально, по-человечески?

В этот миг сквозь посвист ветра и грохот волн до травника донёсся отдалённый звон. Жуга напряг слух.

– Что это?

– Колокол, – ответил акробат спокойно, как ни в чём не бывало.

– Что? – травник вскинулся, нахмурил брови. – Какой колокол? Откуда колокол? Мы близко к берегу? Зачем он звонит?

В его голосе проскальзывали нотки истерики. Олле взглянул на травника как-то странно и пожал плечами.

– Никогда, – сказал он, – не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе. А потому просыпайся, Лис. Игра продолжается.

И Олле исчез.

Жуга открыл глаза и сел, растерянно оглядываясь. Размял затёкшую ногу, поморщился. Было темно. Кнорр мчался в ночь. Сквозь дымчатые перья облаков едва проглядывали звёзды и луна. Злой ветер и не думал утихать, нёс брызги, снежную крупу и дыбил волны. Хлопья пены залетали на палубу. На возвышении у кормы светил фонарь, заправленный китовым маслом. У стиринга стоял Хуфнагель и тревожно вслушивался в грохотанье бури. В зубах его теплилась трубка.

– Гальберт! Ты слышал что-нибудь? – окликнул его травник.

– Дык это… вроде как звонят, – неуверенно сказал тот и так же неуверенно добавил: – А могёт, и не звонят, а только блазнит. Ветер потому что. – Он потянул носом воздух. – Ого, и снег, кажись, пошёл! После табаку не сразу почуешь, идёт снег или нет. Моя-то дома запрещает мне курить…

– Да помолчи ты!

Ветер на мгновение притих, и травник отчётливо услыхал очередной удар колокола. В оцепенении Жуга взглянул на Гальберта, затем бросился к Яльмару и принялся его трясти.

– Яльмар! Яльмар, очнись!

– А? Что? – варяг, не до конца проснувшись, завертел головой и пошарил под лавкой в поисках топора. – А, это ты… Чего орёшь? Где мы?

– Слушай!

Придерживая хлопающий на ветру плащ, Яльмар перебрался на нос корабля. Долго всматривался в хаос бушующих волн. Удары колокола слышались всё отчётливее. С минуту Яльмар молча внимал, нахмурив лоб, затем лицо его исказилось пониманием, он охнул и, не глядя под ноги, прямо по телам спящих понёсся на корму.

– Маяк! – взревел он, перекрикивая бурю. Оттолкнул Хуфнагеля и навалился на стиринг, разворачивая корабль. – Это Дуврский маяк! Это мели Гудвина, нас несёт прямо на них!

Парус хлопнул и заполоскал. Обвис. Кнорр развернуло, закачало на волне. Гальберт не удержался на скользкой палубе и со всего маху сел на скамью.

– Дык как же… Дык ведь буря, я же…

– Ты остолоп, Гальберт! – рявкнул Яльмар. – За это убивать надо! Я тебе второй раз сам башку прошибу, прежде чем нас затянут пески. Эй, подымайтесь! Подымайтесь! Спускайте парус! Живее, если жить хотите!

Ночь наполнилась топотом и суетой. Мореходы опомнились быстро. Блеснула сталь – Бранд выхватил меч и, не тратя время на распутывание узлов, перерубил канат. Мокрое полотнище скользнуло вниз, рей стукнул о борта. Четыре человека быстро завернули парус и уложили вдоль палубы, остальные спешно разбирали вёсла. Жуга поспешил к своей скамье. Столкнулся по пути с Вильямом.

– Что стряслось?

– Не знаю! – крикнул он, запихивая непослушное весло в уключину. – Бьёт колокол. Яльмар говорит, там мель, какие-то пески… А, чёрт…

– Пески… мель… Мели Гудвина?! – Вильям сделался лицом белей своих бинтов.

– Да, точно, мели Гудвина, – весло наконец встало на место, травник уселся и принялся грести, стараясь попадать в общий ритм. Раненая рука заболела пуще прежнего, весло пружинило и вырвалось.

– Мы пропали, – простонал бард, бессильно опустившись на скамью. – Если это так, мы пропали…

– Не хнычь, бери весло! – рявкнул травник. Очередная волна ударила в борт, брызги окатили обоих с ног до головы. – Греби, мать твою! Греби!!!

Теперь корабль шёл наперерез волне и ветру, качаясь вдоль и поперёк. Яльмар передал руль Хуфнагелю, погрозил ему для верности кулаком размером с барабан и тоже сел на вёсла. Гребли все, даже Герта. Лицо Вильяма покраснело от натуги, толстяк Винцент ругался через стиснутые зубы. Раненых оставили на попеченье Орге – маленький гном, несмотря на свою силу и выносливость, не доставал до весла. Тила Яльмар тоже отогнал присматривать за Риком.

– Что всё это значит? – спросил Жуга у Вильяма. – Что там такое?

– Гудвин сэндс… – мучительно выдохнул тот в коротких паузах между гребками. Вытер о плечо солёные брызги со щеки. – Сэр Гудвин… пожиратель кораблей…

– Что?

– Мель, движущиеся пески. Засасывают всё, что туда попадает. Там ежегодно гибнут корабли, оттуда… невозможно выбраться. Там, друг на друге, лежат когги и драккары викингов… дромоны и шебеки рыцарей… рыбачьи баркасы и гукеры, а ещё глубже, придавленные ими… римские триремы и плоты самых первых мореходов… Там… смерть…

За цветистым слогом барда не сразу улавливался страшный смысл сказанного. Вильям остался верен себе – даже в минуту опасности поэт в нём пересиливал человека. Травник похолодел.

– А кто звонит в колокол?

– Никто. Это плавучий маяк… Уже, наверное, третий или четвёртый… Не знаю, сколько их было – все поглотили пески… Раскачивает волнами… Звонит… Предупреждает об опасности… – Вильям на краткое мгновение примолк, затем втихую истерически хихикнул: – Сказать по-честному, Жуга, хоть и не хочется, а только мы в глубокой жопе.