Кассандра Клэр - Призраки Сумеречного базара. Книга вторая [6-10 части] [litres]

Она закричала. Упала. Схватилась за лодыжку. Джек, Джек, вопила она, ты мне нужен, меня что-то укусило! В мгновение ока он уже был возле нее, и лицо его – сплошная нежность; она даже не подозревала, что он так умеет. Он схватил ее на руки, забормотал что-то утешительное, а она уткнулась ему в шею и прошептала на ухо одно только слово: «Засада», – и тогда они побежали.

«Корвет» стерегли три оборотня. Джек крикнул ей: беги! спасайся! – а сам кинулся в битву, но было как-то глупо потратить на тренировки все эти долгие часы – вообще-то годы, – а потом просто взять и сбежать. Да, драться с живым врагом – дело другое… но не настолько.

Она крутится, прыгает, выхватывает кинжал из ножен на щиколотке, рубит и колет, чувствует, как горят щеки, как пылает сердце, и оборотни бегут, а они с Джеком бросаются в машину и с визгом шин мчатся прочь, к холмам, через чертовы серпантинные витки Малхолланд-драйв, ни слова не говоря, даже не глядя друг на друга, пока машина не вылетает на смотровую площадку и, застонав, встает как вкопанная.

Он смотрит на нее, не отрываясь. Дай угадаю, говорит она, я никогда не была так красива? Она знает, что ее лицо раскраснелось и сияет, глаза рассыпают искры. Он говорит, да кому какое дело, как ты выглядишь – вот как ты дралась, это да! Как ты соображаешь – это да! Спрашивает, училась ли она всему этому. Она не может ему рассказать, почему родители захотели, чтобы она овладела приемами самозащиты, и что она с пяти лет не выходит из дома без оружия. Поэтому просто говорит, что он еще многого о ней не знает. Он возражает, что знает уже достаточно. Кажется, я влюбился, говорит он. Она отвешивает ему оплеуху, и довольно крепкую, говорит: нельзя так шутить, даже с такой девушкой как она, твердой, как адамас. А с чего ты взяла, что я шучу, спрашивает он.

Родители снова хотят переехать.

Она отказывается. Только не опять, только не на этот раз.

Это из-за него, из-за того парня, к которому ты убегаешь? – спрашивают они. Она не может поверить, что папа с мамой в курсе. Они устроили за ней слежку. Нет, им не стыдно. Они говорят: она просто не понимает, как на самом деле опасен мир, тот мир, Нижний. Она говорит: это потому, что они ее туда не пускают. Ей шестнадцать, и она нигде не жила дольше года, потому что они все время переезжают, переезжают. Когда она была маленькой, она без разговоров принимала все эти дурацкие объяснения, верила в чудовищ, что рыщут во тьме и только о том и мечтают, как бы сжить ее семью со свету. Но чудовища так никогда и не показались, ничего ужасного ни разу не случилось, так что начинаешь думать, уж не параноики ли часом твои родители, если бегать с места на место и вечно прятаться им проще, чем жить спокойно.

Ей это все непросто. У нее никогда не было настоящего друга, ни одного – потому что ей строго-настрого запрещено рассказывать, кто она такая.

Она одна. Всегда была одна.

У нее есть только он. И она не позволит им отнять у нее Джека.

Тебе всего шестнадцать, говорит мать, у тебя будет еще полно времени для любви – но только если ты проживешь достаточно долго. Благодаря нам. Она кричит: она уже нашла любовь, она любит его , она остается. Ты слишком молода, чтобы понимать, что такое любовь, говорит отец, и она думает о Джеке, о прикосновении его руки, о его тихом смехе и кривой усмешке. Она думает о том, как во время дождя он держит зонтик у нее над головой, как попросил научить его драться, чтобы он тоже умел защитить себя. Думает об их тренировках и как ему нравится, что она сильнее, быстрее, лучше него; думает о том, каково сидеть рядом с ним, неподвижно и молча, глядя на волны.

Да, она молода, но она уже все знает. Она любит его.

Отец говорит, что они уезжают утром – все трое, семья. Он говорит, никаких больше тайных побегов.

Поэтому она бежит к двери у всех на виду, средь бела дня, в первый раз открыто взбунтовавшись, но они слишком медлительны, а их предостережения она слышала слишком часто, и они не остановят ее. Она бежит, хотя бежать некуда. Джек занят непонятными делами непонятно где – где-то в городе, – так что она бродит по пустынным улицам, по обочинам шоссе, растворяется в сумраке подземных переходов, убивая время, дожидаясь, пока родители точно лягут спать. Она знает, как пробраться домой, не разбудив их, но это ей не понадобится.

Двери распахнуты настежь.

Тело матери на траве… куски тела.

Кровь отца течет по мраморному полу. Он тянет к ней руку… Они нас нашли, говорит он. Обещай, что исчезнешь, и она обещает, обещает, обещает, но слушать ее больше некому – труп не слышит.

Она убегает, без паспорта и кредитной карты, как есть – ничто не поможет найти ее… как будто врагу нужны все эти технические штучки, чтобы выследить ее. Ну и что, все равно полагаться на эти штуки нельзя, никогда. А теперь еще и родители мертвы…

Родители мертвы.

Родители умерли, потому что она их задержала. Они знали, что пора уходить, а она решила остаться, возмущалась, протестовала, обижалась. Они любили ее, их любовь обратилась против них, и теперь они мертвы.

Она ждет Джека на Сумеречном базаре – в его любимом баре, который выглядит так, будто никакого бара тут нет. Она ждет Джека, потому что он всегда возвращается. И он возвращается. И приходит в ужас, увидев ее, потому что она вся в крови. Она падает в его объятия и, наконец, рассказывает правду.

Говорит, что она из Сумеречных охотников – по происхождению, не по выбору. Она фейри – по духу и крови, но и этого не выбирала. Она говорит, что за ней открыта охота, она опасна для всех, кто ее любит, и теперь она уходит. Она говорит, что это навсегда, она пришла попрощаться.

Он не понимает. Он пойдет с ней. Она пытается объяснить еще раз. Говорит, что Неблагой Двор хочет ее смерти и послал за ней древних убийц из племени фейри, сильных как боги. Взять его с собой – значит подписать ему смертный приговор. Пойти с ней – значит отказаться от себя, от своего я, бросить свой город, свою жизнь. Ты вроде умная, но что-то не врубаешься, говорит он. Ты – моя жизнь. Ты – мое я. И я тебя не брошу. А все остальное? Он пожимает плечами. Да кому оно нужно?

Она смеется. Ее трясет от хохота. Удивляется этому, и вдруг замечает, что щеки ее мокры, она уткнулась лицом в грудь Джека, его руки обнимают ее… И понимает, что не смеется, а плачет. Он обещает, что всегда будет ее защищать. Она говорит вслух, впервые в жизни говорит вслух: я – Эрондейл, это я буду тебя защищать. Ну, вот и договорились, заключает он.

Это не похоже на жизнь в бегах. Скорее как пускать блинчики на озере. Они летят, словно плоская галька над водой, ныряют в мир там, где сердце пожелает – в Берлине, Токио, Рио, Рейкьявике. Выдумывают себе новые личности, устанавливают контакты с Нижним миром, а когда Джек сжигает какой-нибудь лишний мост или Розмари вдруг чует фейри, или как в тот раз, в Париже, Охотник вдруг встает на их след, они просто сбрасывают маски, меняют имена и лица, тонут и всплывают где-нибудь еще. Иногда они даже думают совсем уйти на дно, зажить обычной жизнью, но такой выбор сделали когда-то ее родители, и это их погубило. Нет, они будут умнее, они создают сеть полезных контактов, которые могут однажды пригодиться. Контактов, но не союзников, не друзей, чтобы никто не задавал лишних вопросов, когда им вздумается исчезнуть или появиться снова. Ни корней, ни обязательств, ни связей. Им нужны только они сами, они двое… – а потом появляется третий, Кристофер, и все сразу меняется.