Юта Мирум - Эпоха пепла [litres]

– Платье не бабушкино!

Джонас и так это знал, но позволил себе слегка поддеть спутницу. Было сразу видно, что она старалась выглядеть как можно лучше, недаром же наряд из зеленого бархата ей шили трое суток кряду. Айе шел и модный квадратный вырез лифа, и рукава фонариком, и даже изумруды в ушах (точно бабушкины!) ничуть не портили лица. Джонас замолк, разглядывая подругу. Он понял, что упустил момент, когда Айя перестала смешно выглядеть со всеми этими женскими штучками. Молодая девушка перед ним уже была взрослой, и только неугасающий огонь в глазах да короткие волосы выдавали в ней прежнего сорванца.

– Мы пришли по делу, – напомнила другу Айя, не заметив его смущения.

Когда речь заходила о театре, драконьему сыну всегда улыбалась удача: родители брали старшего сына на вечерние спектакли, оставляя младшего приглядывать за сестрой. И пока Мейсон пытался не умереть от скуки среди громкого пения и одухотворенных зрителей, Джонас устраивал настоящее представление дома.

Но сегодня, впервые оказавшись в доме искусства, он, не стесняясь, глазел по сторонам. Театр мог в полной мере состязаться в роскоши убранства с храмом Владык – даже верховный служитель Санкти в золотой рясе померк бы на фоне мраморных статуй в большом зале. Гигантские исполины тянули руки ввысь, поддерживая балконы второго этажа, и юноша невольно представил, сколько сил ушло на их сотворение. Его туфли утонули в ворсе черного ковра, едва они зашли в зал, а позолота на лепнине стен, отражаясь в бордовых люстрах, слепила глаза. Неудивительно, что Айя приказала нарядиться – не будь Джонас сейчас в своем лучшем костюме, атмосфера роскоши задавила бы даже его, далеко не бедного человека.

– Ты хоть знаешь, как она выглядит? – рискнул спросить драконий наследник, пока Айя уверенно вела его меж рядами мягких стульев. На вопрос друга она лишь загадочно улыбнулась.

Пусть они вышли в свет неофициально, но присутствие дочери короля в зале не осталось незамеченным. Едва завидев принцессу, гости поднялись со своих мест, приветствуя ее.

– У нас места в первом ряду, – предупредила Айя, и резко остановилась. – О, – только и сказала она.

Не считая двух мест у прохода, весь первый ряд уже был занят. Зрители, завидев наследницу престола, поднялись на ноги. Все, кроме самого ближнего к проходу гостя – в театральной полутьме Джонас смог рассмотреть только его светлые уложенные волосы и черный костюм.

– Милорд, – как ни в чем не бывало продолжила Айя, и шепот волной прокатился над головами гостей.

Наконец мужчина не спеша встал, и сердце Джонаса замерло.

– Ваше Высочество. – Голос Мейсона прозвучал ровно, и он едва коснулся губами руки принцессы. Словно и не бушевало внутри нового главы Драконов бурь и смерчей, а кровоточащее от потери сердце давно покрылось засохшими рубцами. – Брат, – добавил он, завидев Джонаса, и младший Дракон, будто услышав немой приказ, занял место между старшим братом и принцессой.

И вновь он оказался между ними. Занавес поднялся, оглушил гром аплодисментов, и нежная музыка поманила за собой высокородных гостей, погружая их в мир искусства. Но Джонас не мог уйти с головой в представление. Он чувствовал, что внимание многих зрителей обращено вовсе не на сцену. Ждут ли они, что его брат позволит себе оскорбить наследницу короны на людях? Ведь, несмотря на улаженный конфликт, мало кто из присутствующих забыл о желании Мейсона занять престол. Или окружающие думают, что ему удастся вывести принцессу из себя, и Айя, потеряв контроль, превратит театр в груду угольков и пепла?

Юноша ерзал на стуле, будто на иголках, и сдавленный вздох сорвался с губ его спутницы. Девичья ладонь аккуратно сжала его пальцы. Драконий сын украдкой бросил взгляд на брата. Вдруг он заметил этот жест поддержки, вдруг осудит за то, что Джонас здесь с его соперницей?

Но Мейсону не было дела ни до брата, ни до принцессы, ни до своей спутницы, прижимающейся к его плечу. Новый драконий глава наблюдал за происходящим на сцене, не отрывая глаз, хоть и пришел в театр отнюдь не по своему желанию.

Есть ли более старое предание, чем история о деве в двух обличьях? Неказистое и вместе с тем пугающе прекрасное сказание о луне, которой дарованы две жизни. При свете дня она, обращенная девой, может ходить по земле, не отличимая от человека; вдыхать жизнь полной грудью, делать что душе угодно. Но только до тех пор, пока солнце на небе. Чем ближе светило к земле, тем сильнее девицу-луну тянет в леса да топи. Да не одну, а под руку с настоящим человеком. Выберет мужчину, хоть старого, хоть молодого, и он, считай, уже отравлен ее чарами. Хоть в чащу пойдет за ней, хоть в трясину. Там, где ступают ее босые ноги, там и несчастный идет. Пригнется красавица под веткой ольхи – и он пройдет там же, склоняясь до самой земли. Идти за ней будет без оглядки, пока солнце не скроется за горизонтом, а там уже спасения и не будет. Луне, чтобы вернуться на небо, нужна жизнь человека. А если останется она на земле, то за собой потянет плащ из мрака. Ведь если нет луны на небе, то кто осветит солнцу путь назад?

Хрупкую девушку на сцене едва можно было различить в скудном синем свете. Топкую тишину зала прорвал резкий порыв ветра, и актриса убрала руки от лица, открывая зрителям ажурную маску в форме полумесяца. Двуликая луна упала на колени у головы плененного ею юноши, и первая, чистая нота сорвалась с ее пухлых губ. Тихая и тонкая, словно журчание ручейка, нота танцевала в воздухе подобно листьям на ветру. После к ней добавилась еще одна, и еще, пока звук не стал богаче и сильнее.

В пении девушки не было слов – одна скорбь, которая становилась глубже, пока ее голос набирал невиданную мощь. Песнь жалости, робкая и тихая, она быстро переросла в проклятие, и зрители, прикованные взглядами к сцене, боялись пошевелиться.

Двуликая луна опустила голову к лицу юноши, и копна темных волос заслонила ее жертву. Песня стихла, и в зале вспыхнул яркий свет. Джонас прикрыл глаза руками, а когда убрал пальцы, увидел, что на сцене уже никого нет. Зал взорвался аплодисментами, кто-то смеялся, восхищенный трюком. Перед зрителями появились другие действующие лица. Бодрая песня дровосеков обозначила начало нового дня.

Джонас повернулся к брату, желая разделить с ним эмоции, но увидел только скуку на лице старшего Дракона. «Куда же пропал полный восхищения взгляд?» Пусть всего на секунду, но брат был поражен так же, как и сам Джонас – ошибки быть не могло.

Айя едва слышно прошептала: «Это она», и драконий сын наконец увидел ту, ради которой он сегодня вынужден был сидеть меж двух огней. Перея играла двуликую луну, и в ярком свете она оказалась не так прекрасна, как в темноте. Возможно, у нее был невероятный голос, но вот лицо заурядное. Слишком открытое, слишком простое – казавшийся бездонным в темноте кувшин на свету превратился в плоскую тарелку.