Анна Гурова - Земля оборотней [litres]

Карху усмехнулся.

– Что такого ужасного в Похъёле? Скудная, суровая земля, и только. Нет, я не оттуда. Мой дом ближе, он в горах…

Айникки перевела дух. Пусть этот Карху и чародей, но хотя бы не кровопийца-похъёлец. Одного она уже видела – и запомнила на всю жизнь. Правда, таких, как Карху, – не видала вообще ни разу в жизни…

Узнав главное, она принялась осторожно выспрашивать, что он делал в их краях.

– Искал кое-кого, – уклончиво ответил Карху, внимательно на нее поглядывая. – А вместо него нашел тебя. Разве не странно? Видно, это неспроста. Вот смотрю на тебя – вроде девка как девка. А чутье подсказывает – вот оно!

– Что значит – «вот оно»?

– Пока я и сам не разберу. Но скоро выясню.

– Ты ведь колдун? – в лоб спросила Айникки.

– С чего ты взяла?

– Ну как «с чего»? Они все такие – всё ходят вокруг да около, вот, будут год копаться, вместо того чтобы просто пойти и спросить, – и добавила с важностью, подражая матери: – Да и все вы, мужики, таковы.

Карху расхохотался.

– Верно подметила! Это всё оттого, что я не привык ни на кого полагаться – один да один. Говоришь, «просто спросить»? Ну давай, спрошу. Известен тебе Ильмаринен из рода Калева?

Айникки не ответила и смутилась.

– Ага, – удовлетворенно сказал Карху. – Вижу, что известен. Тогда второй вопрос – где он сейчас? Что в Калева его нет, я уж понял.

«А тебе какое дело?» – хотела ответить Айникки, но потом подумала: чего там скрывать-то? Тоже мне, тайна…

– Он ушел в Похъёлу. Еще в начале осени.

Карху нахмурился.

– В Похъёлу? Зачем?

– Не знаю. Вяйно его послал. Ильмо убил упыря, сына Лоухи, и наш староста сказал – это будет вира за смерть…

– Тьфу ты! – сплюнул Карху с досадой. – Так я, выходит, мог никуда не ходить, а просто сидеть и ждать, пока он сам мимо моих ворот пройдет! Теперь-то он небось давно мертв…

– Почему это мертв? – с тревогой спросила Айникки.

– Да потому что никакому человеку в одиночку не пройти через Врата Похъёлы.

– Ильмо не один пошел, а впятером, с друзьями. Два воина, причем один из них варг, и еще настоящий саамский нойда, очень умелый…

– Э, какая разница!

Довольно долго они сидели молча. Колдун с мрачным видом что-то обдумывал.

– Ильмо не умер, – с напускной уверенностью сказала наконец Айникки. – Я бы почувствовала. Его боги оберегают…

– А не умер в горах, так уже давно попался Лоухи, – сварливо отозвался Карху. – У нее там повсюду зрячие идолы понаставлены, я тебе потом покажу… Вот уж кто сразу из него кровь высосет…

– Хватит уже меня пугать, – воскликнула Айникки, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Говори что хочешь. А я все равно буду верить! Он, может, из всех родичей один у меня остался!

– Ты его жена, что ли? – буркнул Карху и внезапно взглянул на нее с некоторой надеждой. – Или, может, сестра?

– Он мой суженый, – шмыгая носом, сказала Айникки.

– И вы не в близком родстве?

– Нет!

– Тогда я ничего не понимаю, – проворчал Карху и занялся зайчатиной.

Так началось их странствие. Шли на север напрямик через лес – причем Карху шагал с такой уверенностью, будто шел по одному ему известной незримой тропке (Айникки подозревала, что так оно и есть). А зима приближалась с каждым днем, дула в лицо снегом и ледяным ветром. Дней через пять разразился буран: намело столько снега, что девушка едва могла идти, вязла в глубоких сугробах. Волчий полушубок почти не грел, ноги мерзли в простых кожаных кенгах. Карху-то было хоть бы что.

– Ничего, потерпи, – сказал он. – Скоро дойдем до тайника, где я оставил лыжи.

Странный он был попутчик. Половины его речей Айникки не понимала вообще, да он и не желал этого. Видимо, он привык к одиночеству и разговаривал сам с собой. Впрочем, в основном Карху молчал. Ни разу он не сказал Айникки грубого слова и внимательно следил, чтобы она не слишком уставала, чтобы была сыта и чтобы спала в тепле. А когда она по ночам плакала, думая о родичах, гладил ее по голове, пока она снова не засыпала. Но Айникки едва ли назвала бы его добрым. Карху казался ей сродни самой зиме с ее страшными бурями и ослепительными солнечными днями, заморозками и оттепелями. Сейчас зима к ней милосердна – но что будет дальше? Куда он ведет ее и зачем? «Тебе некуда возвращаться, – разумно говорил он. – Звери уничтожили род Калева. Одна в лесу ты быстро умрешь. А со мной тебе бояться нечего». Айникки понимала: так оно и есть. Но все равно Карху не вызывал в ней никакого доверия. Может быть, потому, что она понемногу начинала его бояться.

Началось это после одного странного случая. Однажды Айникки проснулась посреди ночи, как будто что-то ее разбудило. Она высунула лицо из-за отворота просторной дохи Карху – и по его дыханию догадалась, что он тоже не спит. Небо было ясное, снег, разрисованный черными тенями, мерцал в свете луны. Одна из теней за деревом шагах в пяти от них шевельнулась – и Айникки вдруг поняла, что там кто-то есть, и он за ними наблюдает. Она пошевелилась и почувствовала, как рука попутчика сжала ее плечи. Карху призывал ее не двигаться. Девушка взглянула снизу вверх, ему в лицо: оно было спокойным, бледно-голубые глаза неподвижно смотрели на подозрительное дерево и на того, кто за ним скрывался. Понемногу Айникки стало страшно. За ними следило нечто очень плохое, опасное – и оно до сих пор не напало только потому, что само боялось Карху… Вдруг поляна потемнела, сияние снега угасло, как будто луну закрыло облако. На полянку наползала огромная, зловещая тень – словно кто-то подходил к ним со спины. Айникки не выдержала и обернулась, но позади никого не было. Зато с другой стороны раздался треск и скрип снега. Тот, кто подкрался с ним, удирал со всех ног. Он тоже испугался тени! Карху тихонько ухмыльнулся, закрыл глаза – и вскоре безмятежно уснул. Утром Айникки была почти уверена, что ей всё приснилось, пока она не заглянула за то дерево и не увидела там множество медвежьих следов.

– Видно, шатун, – равнодушно сказал Карху. Как будто и не он вызвал тень, которая прогнала опасного зверя.

Еще пара дней – и они добрались до тайника. Карху внезапно остановился у огромного сугроба, принюхался совершенно по-звериному. Потом он вдруг зарылся туда по самую макушку – и выудил наружу отличные саамские лыжи с широкими полозьями, подбитыми скользким тюленьим мехом. Их он отдал Айникки вместе с некоторыми теплыми вещами, которые она смогла подогнать по себе, а сам так и продолжал месить снег своими огромными унтами. Казалось, он не уставал вообще никогда.

Когда приходило время еды, Карху охотился – по-своему, по чародейски. Сначала Айникки думала, что звери – в основном зайцы – попадаются в силки, которые он незаметно для нее ставит по утрам. Но потом увидела, как звери сами выходят из леса, и догадалась, что они откликаются на его мысленный приказ. Они подползали к нему, почти не дыша, словно уже мертвые, и Карху мгновенно убивал их голыми руками. Умирали они быстро и легко, но Айникки почему-то было неприятно на это смотреть. Да и привкус у мяса потом был какой-то странный. Как-то она спросила, почему. Карху предположил, что это, должно быть, от ожидания смерти.