Павел Майка - Мир миров [litres]

– Мы быстрее, – настаивал марсианин.

– Я бы не был так уверен. А даже если и так, то Вековечная может завербовать птиц из других регионов и преградить нам путь. Господин Новаковский, вы меня наняли как эксперта именно по таким ситуациям. На север отсюда лежит сплошная Вековечная, которая граничит с Матушкой Тайгой. Мать Тайга – это другой организм, но, если мы разобьемся там, она выдаст нас Вековечной. И позволит ее эскадронам пролететь над собой, чтобы нас догнать, или даже поможет им в борьбе.

– Вы хотите лететь на восток?

– Вековечная не погонится за нами на территорию Революции, это точно.

– Это самоубийство!

– Поэтому мы летим на юг.

– Мы отдалимся от цели!

– Зато выживем!

Все замолчали, пока тишину не прервал Чус.

– Птицы приближаются, господин. Медленно, но уверенно. Они нереально быстрые. Они настигнут нас. Не скоро… если они не устают, то через десять или чуть больше часов.

– Вы видели, что они сделали с «Ягелло». Думаете, у нас есть шансы?

– Они устают! А мои двигатели – нет!

– Вы уже раз недооценили жителей этой планеты, – напомнил ему Кутшеба. – Может, не стоит повторять ту же ошибку?

– Я спущу на нее всё, что у меня есть, – вмешался Мочка, и, быть может, это перевесило. – Я убью ее! Сожру даже птичий помет Пущи!

– Курс на юго-восток, господин Чус, – решился марсианин. – Сматываемся отсюда в Дикие Поля. Двигатели на полную мощность. Господа, каждые полчаса я буду ждать в каюте ваших докладов. А пока что, извините, мне нужно удалиться.

Он вышел, а Чус и Мочка посмотрели на Кутшебу так, словно обвиняли его. В ответ он пожал плечами и тоже ушел с мостика.

В коридоре он встретил Грабинского. Опираясь о стену, снайпер попивал из солидной бутыли. Карабин стоял возле него, а в свободной руке он держал зажженную сигарету.

– Мы же и так упадем, правда? – бросил он, видя удивление Кутшебы.

– Может, чуток попозже?

– Ты хочешь укрыться на Диких Полях?

– Я знаю те места. Дашь сигарету?

– Сигарету – да. Водку – нет.

Кутшеба согласился на это условие.

– Смылись на самолете, да? – спросил после нескольких глотков Грабинский. – Сколько их там могло спастись?

– Двое. Максимум, трое. Я, кажется, видел троих. Я мало знаю о самолетах, но этот был небольшой. Наверное, летел пилот, чародей, который создавал туман, и главный, если он вообще был на борту.

– А чародей был хорош.

– Лучший из всех, кого я видел.

– Мне тоже показалось, что он хорош, – Грабинский покачал головой. И закурил следующую сигарету. Он затянулся, а потом долго наблюдал за дымом, который поднимался к иллюминатору. – Давненько я не стрелял в людей. Я думал, что с меня уже хватит смертей. Однако сегодня рука даже не дрогнула. Может, это старость? Сам скоро сдохну, поэтому мне и плевать на чужую жизнь.

– Ерунда. Ты сделал то, что надо было. Иначе в любой момент мы могли стать едой для Пущи.

– Может, и так. А они ужасно настырные – те, на «Ягелло». И исключительно хорошо подготовлены к операции для людей, которых поступок марсианина по идее застал врасплох.

– Может, они были не так уж и не осведомлены. Не только у Новаковского работает разведка. Глупо было бы думать, что другие не проявляют никакой инициативы.

– Думаешь? А может… знаешь, Мирек, может, ты мне не всё рассказываешь?

– Никто никому всё не рассказывает.

– Банально это, Мирек, но как хочешь. Думаешь, мы доберемся до Диких Полей?

– Я молюсь своему богу. И тебе бы не помешало.

– А Вековечная погонится за нами аж туда?

– Она разнесет «Баторий» на куски, если догонит. Но над Дикими может отступить. Либо нас уже не будет на борту, когда она настигнет дирижабль…

Грабинский одним глотком опорожнил бутыль. Какое-то время он заглядывал в горлышко, пытаясь высмотреть ещё пару капель-дезертиров. Когда эти старания не увенчались успехом, он жалобно вздохнул, выстукивая пальцами какую-то грустную мелодию по пустому сосуду, а потом, пораженный внезапным подозрением, посмотрел на Кутшебу так, как когда-то, в свою бытность детективом Железных дорог, смотрел на подозреваемых.

– Как ты думаешь, кто находился на борту «Ягелло»? – спросил он.

– Этот чародей? Я не знаю его.

– Не чародей. Тот, третий.

– Кто-то важный, наверное.

– Кто-то важный, – согласился Грабинский. – А ты всегда охотишься за важными людьми, правда? Почти что самыми важными. Ты никогда мне не говорил, кого ты преследуешь по велению твоей черной госпожи, кто эти люди или кем они стали.

Кутшеба не ответил, и тогда Грабинский грустно улыбнулся и пошел искать водку. Кутшеба проводил его взглядом и вдруг выругался. Ему что, больше нечем было заняться, как только разглядывать людей на борту дирижабля!

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, над Вековечной Пущей

Он наблюдал, как мара швыряла проклятия в настигающих их птиц. Опускались сумерки. «Баторий» уже десять часов шел на всех парах над Пущей-монстром, но птицы так и не выбились из сил. Они медленно, но уверенно сокращали дистанцию. Вековечная мобилизовала новые силы, чтобы, как и предполагал Кутшеба, другой стаей попытаться преградить им путь.

На этот раз Новаковский предоставил Мочке свободу действий, и одержимый разверз вокруг «Батория» настоящее пекло. Маленькие воздушные штормы затягивали и растерзывали птиц, огненные молнии сжигали их. Мочке даже удалось подчинить несколько орлов, которые успели убить много тварей, прежде чем Пуща разгадала уловку и вернула контроль над ними. Вскоре Мочка потерял сознание от перенапряжения, но стая была разбита, что позволило «Баторию» оторваться. Птицы уже не гнались за ним, а только сохраняли дистанцию, ожидая, пока к ним присоединятся два следующих сверхсущества. Все на борту знали, что с ними Мочке уже не справиться.

Мара появилась, едва село солнце. Помогли ли в борьбе со стаей ее заклятия, Кутшеба не знал. Его забавляла злость мары, направленная, как всегда, на создание, которое стало у него на пути. Как только она покинула его тело, он уже не разделял ее гнев. Не в первый раз она оказалась более агрессивной и настойчивой, чем он.

Она казалась такой естественной. Смуглая, почти хрупкая, ее можно было принять за девушку, которая с палубы корабля высматривала своего возлюбленного. Склонившись над бортом, она махала рукой, делая жесты, которые можно было принять за прощание.

Однако она бросала заклятия.

Ветер развевал ее волосы и нес ее слова к птицам. Не впервые Кутшеба восхищался ее грацией и красотой. Он не знал, какой видели мару остальные. Когда-то он слышал легенду родом из восточных степей, повествующую о мужчине, который всю жизнь встречался со Смертью, переодетой в женщину. Когда он увидел ее молодым, она показалась ему безобразной, но чем больше он старел, тем прекраснее она ему казалась. И когда пробил его час, он радостно упал в объятия самой красивой женщины, которую только встречал в своей жизни. Может, с марой было так же? Может, остальные видели в ней чудовище, и только он видел прекрасную девушку, потому что только он был готов связать себя с ней?