Павел Майка - Мир миров [litres]

Однако уже через мгновение бог отводил от своего подопечного пули из карабинов стражников, которые были еще в состоянии целиться. Остальные стреляли вслепую. Одних Кутшеба отвлек маленьким подручным заклятием, купленным в свое время у Бабы-яги, других – знакомил со своей палкой.

– Ну… по-тихому не получилось, – пробурчал после всего Шулер.

– Пусть знает, что я иду. Пусть боится! – им овладела лихорадка сражения. Мара в нем кричала, разгорячившись в предвкушении битвы, жаждая долгожданной мести. Когда он бросился к стражникам, она защищала его от ударов. Один раз даже высунула свою когтистую руку из Кутшебы и располосовала горло стражнику, который подходил со спины. Хотя она знала, что Шулер, наверное, защитил бы его, но она жаждала разделить кровавое возбуждение со своим мужчиной, отдаться всепоглощающей лихорадке, сплавив с ней собственное упоение.

Двери они высадили динамитом Кунтца. Кутшеба не экономил – взрыв не только вырвал массивные врата, но и разнес часть стены. Сразу же во всей башне раздался сигнал тревоги, но только работники банка могли на него отреагировать. Вавельские стражники уже столпились вокруг Драконьей ямы, собирая доказательства, в том числе сосуды из-под фальшивого эфира, либо гонялись по побережью Вислы за убегающим на грозовой туче Тмином или за Яйцусем, который пытался сбежать более традиционным способом. Некоторые, поддаваясь искушению, пытались прихватить с собой часть сокровищ, другие утихомиривали дракона, который когтем пришпилил к стене герра Кунтца и медленно подогревал ему пятки горячим дыханием.

Вооруженный карабином, отобранным у одного из стражников, Кутшеба вошел в холл банка. Он даже не пытался скрываться. Благодаря поддержке Шулера он замечал охранников еще до того, как они успевали отреагировать. Он уложил четверых, пока добрался до лестницы. Он заглянул за угол. Пули не промазали бы, если бы не помощь Шулера, который раздваивался и расстраивался.

– Это слишком! – крикнул бог.

– Пусть боятся! – Кутшеба безумно захохотал.

Он застрелил стражника на ступеньках и погнал вверх, в спальню, где под кроватью сжался лысоватый толстяк, который сейчас совсем не был похож на одного из самых могущественных людей Кракова. Во вспотевшей дрожащей руке он держал револьвер, полученный когда-то от генерала из Крепости Сов, с которым они дружили с детства. Он молился, чтобы бронированные, укрепленные священными и магическими символами двери выдержали, и взывал к помощи бога, которого когда-то они создали вшестером, чтобы получить власть и богатство.

Всё напрасно.

Круг, нарисованный на пороге, остановил Шулера, неестественная удача покинула Кутшебу, когда он взорвал бронированные двери и вошел в спальню. Но тогда его направляла уже другая сила. Пули, которые выпустил в него толстяк, отвернула не судьба. Банкир промазал из-за страха, стрелял вслепую, сжимая в руках трясущийся револьвер. Кутшеба вытащил толстяка из-под кровати, раздробил ему колени палкой, а потом просто застрелил, не обращая внимания на мольбы.

Шулеру, который наблюдал за всем из-за порога, даже стало жаль бедолагу. Сквозь линии судьбы он всматривался в путаницу потенциальных жизней директора банка. Он видел потерянные шансы на счастливую жизнь и отброшенную возможность отказаться от преступного плана. Тогда еще не толстяк и не директор, а едва достигший тридцатилетнего возраста светловолосый начальник одного из отделов банка, три бессонные ночи он провел в сомнениях, не уговорить ли партнеров найти другой способ сделать успешную карьеру. Все эти возможности и воспоминания гасли, покидая остывающее тело. Раньше банкир светился потенциальными возможностями, а теперь превращался в пятно мрака, похожее на то, каким для Шулера был Кутшеба. Вокруг Мирослава, который наклонился проверить, не услышит ли он хотя бы отголосок пульса, не появилось никаких светлых ответвлений судьбы. Путь у него был один – прямой и черный.

– Приближается его хранитель, Мирек. Знает, что опоздал, но хочет нам отомстить.

– Скроешь наши следы. И дай мне еще минуту.

Кутшеба наклонился над ухом мертвеца, и, хотя тот уже ничего не слышал, он прошептал короткую, состоящую из трех имен, литанию.

– Теперь, – сказал он новому дню, – еще четыре.

– Валим, – повторил Шулер.

– Теперь да, – согласился Кутшеба.

Они убежали, хотя путь им пытались преградить банковские стражники и преисполненный скорби по потерянному создателю бог, рожденный кровью и смертью пассажиров поезда Галицийских железных дорог. Хоть Кутшеба и не знал этого, часть неупокоенных духов помогала им сбежать. Они были слабы – эти переполненные печалью призраки, которые ночами блуждали вдоль путей, прогоняемые хранителями локомотивов и магическими стражами железнодорожных станций. Они существовали в вечном полусне, пока их не пробудил вопль этих душ – жертв мести Кутшебы.

Они слетались со всей страны, как птицы-падальщики, которые ищут, чем поживиться. Все стражники городов – будь то души животных, закопанных на границах территорий, или духи людей, которые позволили себя замуровать в городских стенах или заставах, – пытались их задержать. Однако им никогда не удавалось остановить всех. Всегда были какие-то дыры в преградах, они пробирались через перекрестки, пользуясь помощью мелких чертей, удерживающих там свои плацдармы, либо проникали во сны грешников, поддающихся безумию. Они пробирались через щели, проделанные обезумевшими диверсантами, которые были готовы жертвовать собой ради того, чтобы насолить ближним, и торговцами собственными душами, которые искали выгодной сделки с нечистой силой. А потом натыкались на окропленную кровавым ритуалом душу и разрывали ее на куски.

Ни один из мужчин, до которых добрался Кутшеба, не имел шанса на избавление или хотя бы перевоплощение в мстительного упыря. Духи убитых пировали недолго, а добыча приносила им лишь минутное утешение. Однако они путали следы и невольно помогали беглецам.

Мара, которая жила в сердце мстителя, видела упырей, но никогда так и не поделилась этими знаниями со своим носителем. Время от времени она хотела сказать ему об этом, но всегда напоминала себе, что среди упырей она видела также искалеченные лица его жены и детей. И что в их глазах, как и во всех остальных, уже не было ничего человеческого – чистый голод.

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, над Вековечной Пущей

В тот вечер они не играли в бридж.

Чус не отходил от штурвала, с тревогой глядя на всё так же преследующих их птиц. Он принимал рапорты из машинного отделения, где двигатели работали без перерыва, после чего слал гонцов к Новаковскому. Марсианин выслушивал их молча.