Ирина Селиванова - Оленьи сказки

– И ты решил стать охотником, чтобы отомстить всем гусям за испорченное детство?

Йонас громко рассмеялся.

– Не совсем так, – наконец сумев успокоиться, сказал он.

– Как жаль. Значит, мне не стоит рассчитывать на рагу из утки.

– Почему же, я могу. Но только в честь нашего примирения.

Рута мгновенно помрачнела, и Йонас понял, что ляпнул лишнее.

– Я… извини.

Йонас с надеждой взглянул на Руту, но ее глаза, в которых еще недавно поблескивали озорные искры, теперь походили на мутные топи болот. Она замкнулась и снова думала о чем-то своем.

– Далеко еще до твоей башни?

– Мы почти пришли.

Рута кивнула и больше не произнесла ни слова. Она тихо шла рядом, разглядывая землю под ногами. Йонас осторожно пнул шишку в ее сторону, но она не повернула головы. Он выждал несколько секунд и пнул еще одну.

– Почему?

– М? – Рута обернулась.

– Ты не подыгрываешь. Мы с отцом все время играли в это, если попадалась шишка или мелкий камешек. Мы передавали его друг другу и старались не потерять.

– Я никогда не была близка с отцом. Впрочем, ему вряд ли нравилось такое.

– Нравилось? Он?.. – Йонас замялся, не решаясь спросить. Он не хотел задеть Руту еще сильнее.

– Жив ли он? Я не знаю, – равнодушно ответила она и лишь задумчиво посмотрела вдаль. – С тех пор как я ушла из дома, я не пыталась найти родителей. Возможно, они давно уехали из этих краев.

– И тебе не хотелось бы узнать, что с ними?

– Нет. Они не захотели, чтобы я оставалась частью их жизни. Теперь я не хочу принимать их в свою. Если я снова увижу семью, мне придется принять извинения или понять, что они не раскаиваются. И то, и другое будет болезненным. Проще не бередить старые раны.

Йонас слушал Руту, стараясь понять, скользит ли в голосе только лишь спокойствие и холодность. Но, кроме них, она, казалось, не испытывала ничего. Щеки оставались бледными, лишь слегка сведенные брови и жилка на шее выдавали напряжение.

– Наверное, ты права. Но я бы хотел. Мне боязно и тревожно от мыслей о встрече с отцом, но я хочу заглянуть в его глаза и попросить прощения. Может, он никогда не простит. Хуже, если его уже нет в живых. – Йонас почувствовал, как горькие слезы закипают в глазах. – Если так, наверное, я никогда не смогу себя простить.

Йонас шумно выдохнул.

– Душно сегодня, да?

Он повернулся к Руте и хотел улыбнуться, но она смотрела так проникновенно, что он растерялся.

– Йонас, можно узнать, как звали твоего отца? – осторожно спросила она. – Не отвечай, если не хочешь.

– Титус. – Йонас вздрогнул. За много лет он успел забыть, как звучит это имя. – Почему ты спрашиваешь?

– Титус, точно. – Она распахнула глаза. – Знаешь, повернись-ка ко мне лицом. Это невероятно! Вы ведь даже чем-то похожи.

– О чем ты говоришь? – Йонас нахмурился.

– Несколько лет тому назад у меня был гость. В тот день случилась страшная гроза, и он зашел, ища укрытие. Он выглядел уставшим и вымотанным, и даже после бани и сытного ужина его лицо не просветлело. Мне не хотелось лезть к нему в душу, но я все же решилась спросить. Он рассказал мне, что потерял самое дорогое, что у него было, – сына. Он искал его много лет и не знал, жив ли тот, но сказал мне то же, что и ты сейчас: что хочет заглянуть в его глаза и попросить прощения. А еще сказать, что сам давно простил. Он ушел в тот же день. Я не спросила, куда. Узнала лишь имя. Его звали…

– Титус, – закончил за нее Йонас.

Он не верил своим ушам. Так много лет он жил с тенью отца за спиной, слышал его осуждающий голос, чувствовал вину. И теперь впервые ощущал себя… свободным. Ему хотелось закричать или обнять… дерево.

– Спасибо, Рута. Это очень важно.

– Я всего лишь рассказала то, что знала. А теперь, пожалуйста, не пропусти башню от радости. Я не хочу опоздать.

Йонас сосредоточенно огляделся, но мысли путались и в голове крутился лишь образ отца. Он привык считать, что все зависит лишь от него самого. Прощение можно заслужить, а верность – доказать поступками. Йонас не раз представлял, как возвращается к отцу с титулом и деньгами и тот принимает его, ведь он из-за этого стал его достоин.

Но охотник и подумать не мог, что отец сам будет искать его, простит и забудет о прошлом только потому, что… любит? Внезапная мысль перевернула в голове все. Ведь даже сейчас он намеревался доказать Руте свою преданность и убедить ее: он заслуживает любви. Но он никогда не задумывался об ее чувствах.

Осознание отдавало неприятной горечью. Все его подвиги могли не стоить ничего, если Рута не любила его. Однако была и другая сторона монеты.

– Йонас, ты здесь? – Голос Руты резко выдернул его из размышлений.

– Да я просто вспоминал дорогу. Мы пришли.

Высокие ели росли так плотно друг к другу, что сплетались в огромное зеленое полотно. Под собственной тяжестью ветки пригибались к земле. Йонас раздвинул их и поманил Руту за собой.

В нос ударил запах прогнившей листвы и сырости. Иголки царапали кожу и лезли в лицо. Йонас старался придерживать ветки, чтобы те не задели Руту. Приходилось нагибаться, и он почти не видел ничего впереди.

Наконец ветки расступились. Йонас вытянулся во весь рост и расправил плечи.

– Ого, да это действительно башня.

– Я ведь так и говорил, – довольно усмехнулся Йонас.

– С учетом твоей склонности преувеличивать, я ожидала что-то вроде небольшого полуразрушенного холма.

Йонас насупился и отвернулся. Эту башню он считал почти своей и искренне восхищался темным камнем, заросшим мхом и покрывшимся грибами и лишайниками. От высоких стен веяло древностью. Казалось, стоит лишь закрыть глаза и прислушаться, как камень расскажет истории о королях прошлого, храбрых воинах и заточенных красавицах.

– Я не вижу веревки или лестницы, как мы заберемся внутрь?

– Знаешь, в другой раз я бы не отказал себе в удовольствии посмотреть, как ты карабкаешься на стену, но сегодня мы спешим, так что…

Рута ухмыльнулась, и Йонас решил не продолжать. Он внимательно осмотрел башню и ели вокруг и, опустившись на корточки, принялся убирать старые листья и землю. Вязкая грязь облепляла пальцы. Йонас надеялся, что не ошибся: копаться в ней снова не хотелось. Наконец он нащупал дерево и металлическую ручку.

Ему пришлось приложить все усилия, чтобы открыть проход. Отсыревшее дерево набухло и не поддавалось. Йонас поднапрягся. Вязкая грязь громко хлюпнула.

– Добро пожаловать. Прости, не успел прибраться. Не думал, что ты зайдешь.

Рута с недоверием посмотрела в открывшийся темный проход и поморщилась от неприятного запаха.

– Что поделать, холостяцкая берлога. Сама понимаешь, что…

– Что правильно делаю, не оставляя тебя в доме надолго. Это точно безопасно? Ступени выглядят очень ветхими.