Дмитрий Миконов - Отмеченный сигилом [litres]

– Случайно взял с мертвого тела монаха, – не моргнув глазом, ответил негоциант. – Это можно продать? Ну ты понимаешь, о чем я…

– Возможно, возможно… только монахи осерчать могут. А вот если через посредников предложение оформить… – задумался вашуйец, а Лаен подивился, с какой легкостью старший писарь рассуждает о подобных вещах. Видно, с Фектом они и не такие дела проворачивали. – В Атреле можно попробовать. Мне известны имена некоторых… людей, промышляющих подобным ремеслом. Но сначала необходимо определить ценность послания патриарха.

– Ты сможешь это сделать? Никто не догадается, что конверт вскрывали?

Фабио лишь лукаво улыбнулся. Хлопнув ладонью по столешнице, негоциант подвел черту:

– Тогда целиком и полностью полагаюсь на тебя. Как прибудем в Атрель – доложишь. А теперь приказываю тебе идти отдыхать. И поешь чего-нибудь, сидишь совсем белый…

– Не смею возразить, господин. Разрешите удалиться?

– Иди уже! – с улыбкой прикрикнул Лаен, заметив веселых чертенят в глазах вашуйца.

Оставшись один, он задумался. С конверта – и возможной оплаты за него – мысли плавно перетекли к насущным финансовым проблемам, и сердце сжалось в нехороших предчувствиях. А если лир действительно не хватит для выплаты следующего жалованья? Что тогда делать?..

«Бежать, и чем дальше, тем лучше! Драпать, как русак от гончих. Чтобы злые и голодные наемники Калача не догнали!»

«Марта! Вопросы нужно решать, а не убегать от них».

«Ишь как заговорил… Неужто и вправду титулы так людей меняют? Поразительно… И вот еще что. Поменьше слушай эту санданирскую суку. Она мне не нравится».

«Не смей так говорить о госпоже Тавии!..»

Перебранку с Мартой прервал стук в дверь. Быстрый, дробный, нехороший. Сердце Лаена екнуло в недобром предчувствии. Он крикнул, чтобы заходили.

Тут же в кибитку заскочил Рыба и быстро захлопнул за собой дверь. Новоиспеченный глава соглядатаев выглядел взволнованно, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дыхание:

– Ваша светлость! В станице бунт! Местные дом атамана обступили, на суд его требуют!

Сомкнув веки, негоциант застыл как сидел, переваривая информацию. Интуиция не подвела его в очередной раз, но от этого знания легче не становилось. Каравану, а главное, людям – его людям – грозила опасность. Совсем скоро озверевшей толпе будет наплевать и на то, что он является неприкосновенным кочевым торговцем, и на незыблемые договоры, ценность которых резко снизится до стоимости простой бумаги, да и, пожалуй, на самого Безземельного графа, чего уж там греха таить. Но атаман Вальсо Лютый так просто не сдастся, джарах был в этом уверен. Его земляк будет биться до последнего, а значит, невольно выиграет для каравана время.

Мешкать не следовало, и он отдал приказ главе соглядатаев:

– Передай старшему возниц, Яроку, чтобы немедленно уводил караван в сторону Атрели. Скажи капитану Вортану, чтобы убивали всех, кто приблизится с угрозой. И еще, Рыба. Нужно как-то отвлечь толпу… Когда караван отойдет от станицы на безопасное расстояние, возьмешь… Нет, стоп. Пусть Дьякон возьмет для меня лошадь и подле станицы в кустах дожидается.

– А… как же вы, господин?

– У меня запланирована встреча с атаманом. Пора вытаскивать его задницу, пока ее не подняли на костыль.

– Можеца, мне с вами? А?

– Нет, Рыба. Ты в случае чего погоню задержишь… Хотя, думаю, не до этого им будет, не приведи Невзра.

– Все понял. – Парень отшатнулся и исчез в проеме.

Накинув капюшон, негоциант последовал его примеру и решительно выпрыгнул в наступившую ночь, планируя отдать должок одному джараху, некогда спасшему его жизнь.

Станица гудела как потревоженный улей. Ярко полыхали костры, разноголосо и упрямо ревела толпа. Вооруженные факелами станичники взяли резиденцию атамана в полукольцо. На собственную безопасность и живорезов, которые могли находиться поблизости, всем было решительно наплевать. На стенах усадьбы плясали тени взятых в петли беженцев, где-то в лесу за оградой истошно кричала женщина.

Но пролившаяся кровь лишь распалила естественные потребности, и теперь требовала более изощренного продолжения. Размахивая саблей, атаман Вальсо бесстрашно орал на бунтующих с балкончика второго этажа, верные ему люди забаррикадировались на первом и пока еще сдерживали смутьянов.

Лаен крался вдоль ограды, сливаясь с тенями, планируя проникнуть в осажденный дом с тыльной стороны. Ухо различало отдельные фразы, которые выкрикивали бунтовщики. Помимо обвинений в противоестественной связи атамана с уродливыми ведьмами, которые, как искренне надеялся джарах, были безосновательны, люди уличали Вальсо в нерешительности и бездействии перед лицом грозящей опасности.

Атаман, в свою очередь, уверенно предполагал мужеложство среди своих бывших соратников и грозил им всем страшной карой через их же увлечения за столь явное пренебрежение его собственных заслуг. Препирательства грозили зайти в тупик, но в дверь усадьбы уже ударили первые топоры, предвещая скорый переход сторон к физическому предъявлению обвинений.

Обойдя дом, джарах перемахнул через забор и, оставаясь в тени хозяйственных построек, двинулся к черному ходу, через который когда-то хаживала господская прислуга. Дверь оказалась наглухо заколочена. К счастью, над козырьком крыльца нашлось оконце, затянутое заскорузлой портьерой. Но обозначилась и другая проблема: четверо станичников прятались в тенях по обе стороны крыльца, ожидая, когда из оконца на них полезут ничего не подозревающие осажденные.

Джарах ощутил трепетное чувство удовлетворения. Так бывает, когда жизнь заставляет заниматься чем-то не тем, но в какой-то момент все входит в привычную колею. Напряжение последних дней растеклось по телу нервными импульсами и вскипятило кровь. Покинув тень, он направился к засадникам, демонстрируя пустые ладони.

Первым среагировал щербатый лицом немолодой дядя со свежим порезом на щеке. Его руки сжимали крепкую рогатину. Прищурив под капюшоном глаз и силясь понять, кто это там идет, он быстро затараторил, привлекая внимание остальных:

– Эй, эй, человече! Ну-ка, поди сюда! Не признаю тебя, что-то…

Стилет сам прыгнул в раскрытую ладонь. Продемонстрировав великолепный шпажечный выпад, Лаен ткнул трепещущим острием дядьке в живот, обрывая недосказанную фразу на полуслове. Подхватив падающую рогатину, со всего размаха опустил ее на голову то ли чумазого, то ли смуглого парня, который в силу молодости оказался впереди остальных. Ярость буквально хлестала из джараха – сухая палка с треском переломилась надвое, череп бедолаги хрустнул, а сам он кулем повалился под ноги, да там и замер, пуская кровавые пузыри.