Джон Норман - Приз Гора

— Что Вы хотите от меня? — жалобно спросила женщина. — Почему я здесь? Что Вы собираетесь со мной сделать?

— Кое-что я сейчас вам объясню, — ответил он ей, — немного, ровно столько, сколько, как я полагаю, Вы, в настоящее время, способны понять. Разумеется, позже вам предстоит узнать и изучить гораздо больше. Часть из того, о чём я буду говорить, может показаться вам удивительной, и даже невероятной, так что, я хотел бы предупредить вас, чтобы Вы, несмотря на возможные порывы поступить иначе, не прерывали меня часто или несвоевременно. В противном случае я буду вынужден приказать Тутине связать вам руки за спиной и заклеить вам рот скотчем. Вы поняли меня?

— Да, — поражённо кивнула женщина.

— Во-первых, — начал он, — Вы пробыли без сознания, больше сорока восьми часов.

Она ошеломлённо уставилась на него.

— Частично тому виной ваш возраст, — пояснил молодой человек. — Более молодые люди приходят в себя значительно быстрее.

Это его замечание дало ей повод подозревать, что были и другие люди.

В памяти всплыла опера, постановка «Ла Богеме». Как она и запланировала, она достала билет на место максимально близкое к тому, которое она занимала во время спектакля Рихарда Штрауса «Саломея». К её радости, заинтересовавшая её пара, молодой человек и его компаньонка, оказалась почти на тех же местах, на которых они сидели на предыдущей премьере. И хотя она во время спектакля с трудом могла оторвать глаза от пары, то и дела бросая взгляды в их сторону, при этом каждый раз её дыхание учащалось, а сердце от волнения, казалось, выскакивало из груди, у неё изначально не было никакого намерения подходить к ним ещё раз. Ей хорошо запомнился резкий и категорический отказ блондинки, и вежливая толерантность, не выходящая, впрочем, за уровень требуемый простой любезностью, молодого человека. Но, что интересно, к её удовольствию и тревоге, по окончании представления, они, казалось, заметив женщину впервые за тот вечер, улыбнулись ей, скорее в знак признания того, что они встречались с ней прежде. Так что, поощрённая демонстрацией такой дружелюбности, чувствуя себя словно молоденькая девушка, робкая, застенчивая и нерешительная, чуть ли не спотыкаясь на каждом шагу, она осмелилась приблизиться к ним, якобы для того, чтобы праздно поболтать о работе актёров. Мужчина с девушкой благосклонно приняли принесённые ей извинения за её прошлую назойливость, хотя, конечно, в действительности, это не требовало каких-либо особых извинений. Опять же они продемонстрировали некоторый интерес к её замечаниям и наблюдениям, особенно молодой человек. Его подруга, хотя и выказывала внимание и любезность, в целом, во время беседы держалась несколько отстранённо, оставаясь на заднем плане. Надо заметить, что этот момент пожилой женщине был только на руку, поскольку блондинка не интересовала её ни в малейшей степени, более того, она рассматривала статус компаньонки её собеседника как очевидно значительно более низкий, чем у объекта её интереса, которого эта девица, с её точки зрения, была совершенно не достойна. Неужели она сам этого не видел? Пожилая женщина, довольная молчанием и фактическим самоустранением блондинки, с удовольствием перенесла всё своё внимание на молодого человека, понимая, что теперь именно она стала центром его интереса. Она чувствовала поразительное тепло, разливавшееся по телу, и странное воодушевление в его присутствии. Надо признать, что за свою жизнь она крайне редко бывала такой общительной и остроумной. Её намеки и тонкие замечания по разным моментам спектакля, исполнителям и композиторам должны были продемонстрировать её информированность, начитанность и хорошее владение вопросом. И, казалось, это было немедленно понято и оценено молодым человеком. Его улыбки, выражения согласия, негромкие смешки и тому подобные знаки, сделанные в правильные моменты, поощрили и взволновали её. Она буквально грелась в лучах его одобрения и хотела, больше чем чего бы то ни было, понравиться ему. Она ликовала от того, что находилась рядом с ним, и была найдена приятным собеседником. Как ей в тот момент хотелось заслужить его улыбку, произвести на него впечатление! А ещё она надеялась, что никто из тех, кто знал её, особенно коллег по идеологическому фронту, не увидит её в такой ситуации, перед этим крупным, крепким мужчиной, распустившей перья в пытке понравиться ему. Но, что ни говори, это было верно, она, действительно, отчаянно хотела ему понравиться, чтобы он счёл её приятной, несмотря даже на то, что он был простым мужчиной, простым бесчувственным, невоспитанным, грубым мужланом, врагом. Она чувствовала, что фактически это мало чем отличалось то того, как если бы птица чистила перья перед самцом, крутясь, демонстрируя себя со всех сторон, пытаясь произвести впечатление и заставить восхищаться собой. Это было почти то же самое, как если бы она искусно ухаживала за ним, и даже, хотя сама мысль об этом должна была бы показаться ей отвратительной и обидной, пытаясь показать себя привлекательной представительницей противоположного пола. Как отвратительно это должно быть выглядело в её возрасте, да ещё и перед ним, перед мужчиной, перед врагом! Но одновременно, в её памяти всплывали смутные картины и образы, своим теплом и восторгом разбивавшие её настойчивое нежелание это признавать, и отчаянную борьбу с этим. Она по-прежнему не могла забыть чувств и эмоций, охватывавших её много лет назад, в пору её молодости, когда ей ещё не исполнилось и тридцати, в бытность её педагогом, при виде такого же вот молодого человека, на которого так удивительно был похож этот мужчина. Она с неохотой и одновременно с непонятным восхищением вспоминала то, как волновал её тот молодой студент, как он смотрел на неё, и как она, буквально кожей ощущая его взгляд, двигалась, демонстрируя себя перед ним. Готовясь к занятиям, она зачастую страстно желала поскорее оказаться перед ним, втайне надеясь произвести на него впечатление. Она обращала внимание на строгость своей внешности, на безукоризненно серьёзное выражение лица, даже на причёску. Она даже подумывала о том, чтобы в дни занятий его группы воспользоватьсь помадой, но, конечно, решила воздержаться от этого. Всё-таки помада была слишком дерзко чувственной, а такое достойно только недостойных женщин. Но как-то раз она всё же отважилась надеть два лёгких, тонких, золотых браслета на левое запястье. Когда они соударялись один о другой, раздавался негромкий, но очень провокационный звук, заставлявший её чувствовать себя ужасно неловко. Но, бесспорно, куда больше этих звуков волновало её то, что он так безразлично, почти без выражения, смотрел на неё. Много раз она, словно неосторожно и, конечно, ненамеренно, поворачивалась к нему так, чтобы продемонстрировать во всей красе провоцирующее очарование своей стройной фигуры. Однажды, после такой демонстрации, она заметила, что он понимающе улыбнулся! Он, такой молодой! Насколько взбесило её это! Он всё неправильно понял! Такого нельзя было прощать! Он что, забыл, что они в аудитории были не одни? В тот момент она вдруг почувствовала себя той, кем она собственно и была перед ним, женщиной, пытавшейся привлечь к себе его внимание, хотя, конечно, при этом она не допускала даже мысли об этом, и на полностью сознательном уровне всеми возможными способами отрицала саму возможность этого, кроме, разве что тех тихих ночных часов, когда она, оставаясь в одиночестве своей спальни, поливала слезами и нежно целовала свою подушку. Разумеется, женщина пыталась всячески сопротивляться этому. Она обливала его презрением, а при случае, старалась унизить и поставить его тупик, или оскорбить перед остальными студентами, воспользовавшись властью, гарантированной ей, её положением. Однако все её усилия пошли прахом. На самом деле, в противостоянии с ним, зачастую именно она оказывалась смущённой и покачивающейся, словно от физических ударов. Порой она чувствовала себя так, как если бы он схватил её, бросил на живот к своим ногам, связал по рукам и ногам, а потом отступил, чтобы глядя на неё с высоты своего роста, полюбоваться беспомощной пленницей, с которой он мог делать всё, чего бы ему ни захотелось. Порой, она даже представляла себе, и не один раз, как он срывает с неё чопорные одежды и, бросив её спиной на стол, насилует на глазах у всего смущённого класса, а затем, закончив с ней, он сталкивает её со стола на пол, где она, встав перед ним голой на колени, склоняет голову, благодарно целуя его ноги.