Джон Норман - Приз Гора

Эллен, осознав всё это, поскорее опустила голову и перебросила волосы вперёд, прикрыв ими лицо. Таким образом, проходя мимо них, она надеялась, что осталась незамеченной, что на ней обратили не больше внимания, чем на любую другую рабыню в этом караване.

Миновав их, девушка услышала громкий смех, который начал быстро затихать позади неё. Обернувшись, и бросив назад взгляд сквозь вуаль волос, она увидела, что два тарлариона бежали вдоль каравана, удаляясь в направлении хвоста колонны.

Откуда-то издали прилетел выстрел плети, заставивший Эллен вздрогнуть. Она немедленно повернула голову вперёд и продолжила путь.

— Ты ведь невежественная варварка, не так ли? — спросил мужчина.

— Да, Господин, — быстро ответила Эллен.

Она стояла перед ним на коленях, опустив голову до земли.

— Ты умеешь мыться? — осведомился он. — Ты можешь поднять голову.

— Да, Господин, — сказала девушка, поднимая голову и робко глядя на него. — Мне это преподавали.

— Ты пойдёшь в определённый тебе бассейн с этой группой, — сообщил ей мужчина, сопровождая свои слова жестом руки. — Масла, губки, полотенца, лосьоны будут в бассейне. Гладкие камни послужат вместо скребков. Встань там.

Эллен встала и, отойдя в сторону, встала позади другой девушки, одной из семи, включая её, выстроившихся в колонну. Затем к их группе добавили ещё троих. Все они были раздеты. В этом не было ничего необычного для рабынь во время транспортировки. Несмотря на то, что нагота рабынь явление повседневное, и даже относительно привычно видеть обнажённых невольниц на людях, а рабовладельцы дома так и вовсе зачастую держат своих рабынь нагими, голая рабыня всё равно не останется незамеченной. Вряд ли она затеряется среди своих «одетых» сестёр по неволе, даже если им разрешён всего лишь открытый камиск или откровенная та-тира. Например, заметив такую рабыню в поле зрения, свободные мужчины обычно постараются исследовать её, и, если она окажется им неизвестной, то обязательно захотят остановить её, задержать и потребовать отчёта.

Дежурный завязал узел на левой лодыжке Эллен. Он протянул к ней верёвку от впередистоящей девушку, нога которой уже была в петле, и продвинулся дальше назад, к оставшимся трём рабыням. Мужчина споро соединил их всех в импровизированный караван, состоящий из десяти рабынь.

Возможно, стоит упомянуть, для тех, кого это могло бы заинтересовать, или пригодиться в будущем, что обычно рабынь в караван соединяют не от головы колонны, как это было сделано в данном случае, а с хвоста, причём девушки обязаны не сводить глаз с затылка впередистоящей. Это особенно актуально, когда используются цепи с ошейниками, браслетами для запястий или лодыжек. Таким образом, рабыня не знает, какой именно атрибут наденут на неё до тех пор, пока он не окажется на ней, а затем, конечно, будет слишком поздно, она уже будет заперта в нём. Разумеется, она знает, что собираются с ней сделать. Она слышит лязг цепей, щелчки закрывающихся замков, вздохи женщин. В действительности, у неё, стоящей в ожидании на ногах, на коленях, прижав руки к бёдрам, или на четвереньках, не имеющей права обернуться, с каждым щелчком растут напряжение и тревога, которые вынуждают её с нетерпением, как желанного избавления, как облегчения, жаждать того кульминационного момента, когда она наконец окажется надежно и беспомощно добавленной к «ожерелью работорговца». Предполагается, что этот способ применяется в значительной степени именно из-за оказываемого на рабыню психологического эффекта, имеющего тенденцию заставлять её чувствовать страх, тревогу, беспомощность, делающие её послушной и покорной. И это действительно производит такой эффект. Кроме того, предполагается, что в этом случае менее вероятно, что рабыня попробует оказать сопротивление или попытаться убежать, но мне это кажется сомнительным, кроме, возможно, тех случаев, когда имеют дело с недавно захваченными свободными женщинами, испуганными тем, что оказались в такой колонне, или с новообращёнными рабынями. Опытная рабыня знает, что должна быть прикована к цепи и что она ничего не может поделать с этим. Ей и в голову не придёт, даже пытаться убегать или сопротивляться. Она же не хочет, чтобы её за волосы притащили на прежнее месте, и на этом самом месте ей по-дурацки оставленном показательно выпороли. «Здесь! — могло бы быть ей сказано при этом. — Вот твой место, глупая девка!». «Да, Господин! Да, Господин!», — запричитала бы она, но плеть всё равно упала бы на её спину. «И Ты не должна оставлять его без разрешения, глупая рабыня!». «Да, Господин! Больше не повторится, Господин! Простите меня, Господин! Пожалуйста, простите меня, Господину!» И плеть упала бы на неё снова и снова. А потом цепь всё равно оказалась бы на ней, с той лишь разницей, что она теперь рыдает от боли, наученная своим горьким опытом, и получившая незабываемый урок.

Было довольно приятно стоять так на мягкой траве. Лёгкий ветерок, прилетавший с моря, ласкал кожу. Конечно, нужно было не забывать стоять красиво, поскольку находишься на глазах мужчин.

Эллен больше не была в караване, в котором её, вместе с несколькими сотнями других, привели в это место. Она была рада избавиться от увесистого, толстого караванного ошейника с его тяжёлыми цепями, свисающими спереди и сзади. Не носила Эллен и ошейника Порта Каньо, который с неё сняли несколькими днями ранее в косианском лагере вместе с жетоном, прикреплённым к нему подкапитаном. Конечно, клеймо и без ошейника достаточно хорошо отмечало её, как невольницу. В случае Эллен это был обычный кеф, наиболее распространенная на Горе метка для рабской девки, которую Мир, несомненно, к своему развлечению, велел на ней поставить.

Невдалеке, примерно в паре пасангов возвышались массивные стены и башни Брундизиума. Именно в этом городе несколько месяцев назад высадилась армия вторжения Коса и Тироса и, не встречая сопротивления, дошла до Ара.

Над головой расстилалось ярко-голубое небо. Белые облака праздно, неторопливо, беззаботно, плыли по нему, держа свой курс внутрь материка. Они дрейфовали в потоках ветра, словно корабли в невидимом океане, словно загадочные волшебные существа, вышедшие из холодных вод величественного мерцающего моря Тассы.

Девушка почувствовала, как веревка затянулась на её лодыжке, а потом натянулась назад, готовясь принять следующую бусину, если можно так выразиться, на это импровизированное ожерелье работорговца. Дежурный встал, немного позади неё и сказал:

— Сделай себя желанной. Рабски желанной, кейджера.

— Да, Господин, — отозвалась Эллен.

Трудно было не понять, что он сказал и что имел в виду. «Как далеко позади осталась Земля, — подумала она, — с её причудами, эксцентричностью, бедствием, страданием и отрицанием. Как отличается Гор от Земли, по крайней мере, для таких женщин как я. Как прост, как естественен, как примитивно добродетелен Гор! Здесь, нет никакой войны полов, по крайней мере, для таких женщин как я. Для таких как я, и конечно, для меня самой, война полов здесь закончена. Я боролась. Я проиграла. Я взята в плен. Я — военный трофей и теперь являюсь рабыней». Однако Эллен не возражала против этого. Она радовалась этому, наслаждалась этим и хотела этого. Ей внезапно пришло в голову, что именно это могло бы быть целью войны полов, просто поощрить женщин к выступлению, чтобы потом, подобно тому как дают понять непослушному ребёнку решившему проверить пределы дозволенного, заверить их, что им не позволено претендовать на мужественность, чтобы они могли снова оказаться перед фактом своей женственности, правда, уже в ошейнике, и возвращёнными на их законное место, предписанное им природой, место покорной, послушной, завоёванной, хранимой, ценимой, любимой собственности. Как она в тот момент жалела свободных женщин, и гореанок, и землянок, продолжающих пребывать в невежестве, тревогах и депрессиях, в несчастии, неудовлетворённости и голоде, причин которых они не могут понять.