Джон Норман - Приз Гора

Признаться, ей казалось странным то, что от неё потребовали произнести эти слова так рано, практически сразу после её прибытия на Гор. Насколько она понимала, несмотря на её репутацию, профессионализм, дипломы, достижения, наконец, преклонный возраст, уже тогда они думали о ней как не больше, чем о рабской девке.

Итак, подумала Эллен, получается, не всех рабынь клеймят, но, судя по всему, большинство и, несомненно, подавляющее большинство всё же были отмечены раскалённым железом. Конечно, в её случае, в чём легко было убедиться, стоило только посмотреть в зеркало, её господин не счел нужным освобождать свою собственность от этого очевидно необязательного коммерческого и социального удобства, выжженного высоко на её бедре. Теперь ей предстояло всю жизнь носить на своём теле этот маленький, простой, но красивый символ её статуса. Безусловно, клеймо оказывает определённый эффект и на саму рабыню. Прежде всего, оно внушает ей, что она — рабыня, ничто, не более чем помеченное имущество, и это понимание глубоко воздействует на её понимание самой себя, того, что она всего лишь рабыня, именно это, и только это. Эта маленькая отметина даёт ей, возможно к её ужасу и страданию, место, идентичность, глубину, сущность и значение. Она больше не является чем-то неопределенным, неуверенным, запутанным, плывущим по течению, дрейфующим по воле волн, неосязаемым, горестным, несчастным ничтожеством, бессмысленным, бесцельным, не имеющим ни цели, ни направления. Теперь она — что-то, и очень определённо что-то. Клеймо сообщает ей смысл её собственного тела, его богатство, уязвимость и красоту. Оно затрагивает её мысли и чувства, её потребности и эмоции, всё её существо. Теперь она знает себя, до самой глубины её души, что это что-то — это рабыня.

Как рутинно проходила процедура её клеймения и надевания ошейника!

Безусловно, он подождал, получив с неё полное удовлетворение своей мести, эксплуатируя её, оскорбляя, командуя ею, выставляя напоказ перед своими гостями, и даже заставляя её выступать перед ними. Только получив с неё все запланированные развлечения, он отправил её на клеймение и в ошейник.

«Было ли это настолько очевидно, — спрашивала она сама себя, — что я — рабыня. Что я должна была стать рабыней? Но в мире, таком как этот, чем ещё могла бы быть женщина, такая как я, кроме как рабыней? Разве не с этой целью, таких женщин как я, похищают и доставляют на эту планету? Разве не затем, чтобы сделать их беспомощными и бесправными рабынями абсолютных и властных рабовладельцев? Но что если помимо всего этого, вне всех этих соображений, просто рассматривая меня в те давние времена, лично, индивидуально, отдельно от всего вышеуказанного, он заметил, что я была рабыней, и должна быть рабыней? Не видел ли он меня, глядя на свою преподавательницу, уже тогда своей собственностью, раздетой, беспомощно связанный по рукам и ногам, лежащей у его ног?»

Конечно, никаких особых церемоний с ней не разводили. Всё происходило скорее рутинно, как если бы это было ординарное, привычное событие, нечто, давно ставшее само собой разумеющимся, очевидное настолько, что стало нормальным ходом вещей, по крайней мере, в отношение таких, как она. Её привели в комнату, где приказали раздеться, завернули руки на назад и заковали их в наручники. Потом женщину прикрепили к стойке, причём левую ногу зажали так, что она ей даже пошевелить не могла. Собственно процедура клеймения заняла всего несколько мгновений. Пока она задыхалась от боли, рыдала и кричала, тряслась словно в лихорадке, пытаясь постичь чудовищность того, что с ней только что сделали, на её шею накинули ошейник и заперли его на замок. Только после этого с её лодыжки сняли ножной браслет, надобность в котором, очевидно, отпала. Туникой ей заткнули рот, освободили от стойки, после чего охранник, схватив женщину за волосы и согнув в ведомое положение, сопроводил её к клетке.

А вот в зале, где была установлена клетка, началось представление.

— Ты теперь ничем не отличаешься от нас! — смеясь, бросила ей одна из девушек.

— Посмотрите-ка на ту, что ещё недавно была надменной маленькой Убарой, — присоединилась к ней другая, — теперь она всего лишь ещё одна шлюха в ошейнике!

— Ну что, теперь Ты достаточно унижена, клеймёное мясо? — поинтересовалась третья.

— Не пора ли выставить маленькую Убару на продажу! — выкрикнула четвёртая.

— Она уже совершенно готова к этому!

— Ага, к тому, чтобы её избили и бросили её владельцу!

— А Ты ничего, смазливая!

— Холёное маленькое животное отлично пометили.

— Давно пора было! — засмеялась какая-то девица.

— А чего они так долго ждали? — полюбопытствовала другая. — Кто-нибудь знает?

— Может, хочешь спросить у хозяев? — язвительно поинтересовалась первая. — Они делают то, что захотят и когда захотят!

— А клеймо у тебя получилось прекрасное! — сообщила ей третья.

— Это так, Господин? — морщась от боли, спросила Эллен.

— Да, — подтвердил державший ей за волосы охранник.

— Ты теперь ничем не отличаешься от нас, — крикнула одна из рабынь.

— Смотрите — ошейник! — засмеялась её товарка. — Ещё один кусок мяса в ошейнике!

— Точно, лакомый кусок рабского мяса для владельцев! — добавила другая.

— Гляньте на её ошейник, — указала третья. — Как хорошо он подогнан!

— Попробуй-ка стянуть его, шлюха! — предложила четвёртая.

— Ой, она не может! Что, не получается? — в притворном сочувствии простонала первая. — Бедненькая кейджера!

— Не надо его снимать, он так хорошо смотрится на тебе, маленькая Убара!

— Точно, он отлично смотрится на тебе! — поддержала её вторая.

— Привыкай к ошейникам, земная шлюха! — усмехнулась третья. — Можешь не сомневаться, тебе придётся носить десятки таких штучек!

— Конечно, твой ошейник неплохо смотрится на твоём горле, — заявила четвёртая, — но не лучше моего!

— Господин? — обратилась Эллен к охраннику.

— Нет, — покачал тот головой. — Твой вполне себе привлекательный, возможно, даже более чем.

А Эллен даже не могла пощупать ошейник, охватывавший её шею, единственное, что она могла сделать, чтобы хоть как-то ощутить его, это немного, насколько позволяла мужская рука, сжимавшая её волосы, покрутить головой. Да, он был там, на своём законном месте. Её бедро всё ещё дико болело, но ей сказали, что через пару дней это пройдёт.

— Насколько же она красивая, — вздохнула какая-то девушка, сидевшая в клетке.

— За неё, должно быть, дадут высокую цену, — прокомментировала другая.

— Нет, — не согласилась с ней третья, — она слишком молода!

— А ещё она слишком глупа и невежественна, — добавила четвёртая. — К тому же, она с Земли, не больше, чем мелкая варварка!