Джон Норман - Приз Гора

— Эта туника, конечно, слишком коротка, — заметила первая наставница и, взявшись руками сзади и спереди за подол, попыталась стянуть её немного ниже на бёдра.

— В такой одежде тебе стоит двигаться осторожнее, Эллен, — посоветовала ей первая наставница.

— Да, Госпожа, — не могла не согласиться она.

Эллен переступила с ноги на ногу. Она была босой, как и большинство рабынь.

— А разве ещё не пробил восемнадцатый ан? — робко осведомилась первая наставница.

— Не думаю, — пожал плечами охранник. — По крайней мере, я звона не слышал.

— Ты можешь встать на колени, Эллен, — разрешила первая наставница, — но не вздумай растрепать волосы.

— Спасибо, Госпожа, — поблагодарила её Эллен, но прежде чем опуститься на колени она шагнула в сторону от двери, ведущей в зал приёмов, чтобы не блокировать вход.

Она уже несколько раз была представлена своему господину в этом зале. Но это было ещё до того, как она была сделана рабочей рабыней, прежде чем её отправили в прачечную.

Стоя на коленях в полутёмной, освещённой парой мерцающих настенных масляных ламп, комнате, женщина покрутила руками и развела их в стороны на длину цепочки наручников, державших её руки за спиной. Она не хотела возвращаться в прачечную. Что угодно, только не возвращение в прачечную! Так или примерно так, думала Эллен в тот момент.

«Я сообщила надсмотрщику, — она думала, — что готова просить. Каким добрым оказался Гарт! Как благодарна я ему за то, что он передал эту информацию моему господину. Но готова ли я просить на самом деле? Разумеется, я должна просить, как бы ни позорно, как бы ни унизительно, как бы ни откровенно это прозвучало! Я сделала вид, что не была готова просить, и в результате меня послали в прачечную. Мой господин так бескомпромиссен! Он победил! Теперь я готова просить! Но он должен любить меня! Он не забыл меня, он доставил меня на эту планету, вернул мне юность и красоту. Да, я знаю, что красива, хотя, возможно, не настолько как бесчисленные другие. И он дал мне красивое имя. Конечно, это что-то да значит. Он сделал меня своей собственностью, и я принадлежу ему. Он владеет мною в буквальном смысле этого слова. Конечно же, он должен хотеть меня, причём, хотеть только для самого себя! Он должен хотеть меня в самом сильном, самом жестоком, самом доминирующем, самого полном, самом собственническом смысле, в котором мужчина может хотеть женщину, хотеть меня как свою бескомпромиссную собственность, как свою рабыню. И это то, что я есть — его рабыня. И я люблю своего господина. Я хочу служить ему и ублажать его, всем своим существом, всем моим телом, от всего моего сердца, от всей души. Господин — это смысл жизни рабыни, и она рада носить его ошейник, она рада принадлежать ему. Какая невероятная привилегия, какая невероятная честь, быть рабыней такого мужчины! Какая невероятная радость, которое удовольствие принадлежать ему и быть владеемой им! Насколько в сравнении с этим бледна, скучна и бессмысленна жизнь и чуть тёплая дружественная рутина отношений договорных партнеров, где каждое взятие одним другого подчинено строгому регламенту. Как хрупок режим сомнительной законности. Как тонка паутина соглашений, разрушаемых по малейшей прихоти. Как утомительны деликатные проверочные выпады и сражения скрытой конкуренции партнёров, приговорённых к отношениям явной напряжённости и подозрительности, в которых каждый озабочен тем, чтобы превзойти другого».

«Я могу понять, — размышляла Эллен, — как одна и та же женщина могла бы быть надменной женой для одного мужчины и покорённой, любящей рабыней для другого. Пусть такие мужья, такие слабаки, кричат в страдании, — думала она, — узнав о том, что их избалованная, скучающая, испорченная, назойливая, ворчливая жена, оказавшись перед другим мужчиной, встаёт на колени и превращается в ласковую, просящую рабыню. И этот другой, просто по щелчку пальцев или властному жесту, получает от той, о ком он никогда не спешил или не интересовался ничего узнать, той, которую он никогда не расспрашивал о её глубинах и потребностях, той, с кем он по большому счёту никогда не говорил, той, которую он никогда не пытался понять, вместо этого настойчиво рассматривая её издали и через искажающую призму соглашений, частые, восхитительные, смиренные услуги, услуги о которых он даже мечтать боялся. Пусть он, если пожелает, осудит и накажет её, ту, кем у него никогда не было ни сил, ни желания владеть, но это будет наказание за свои же собственные ошибки и поверхностность. Или, наоборот, пусть он купит плеть, поставит жену на колени и выставит ей свои требования».

«Но здесь, в этом мире, — думал Эллен, — в отличие от такой женщины, я рабыня не только по своей натуре и характеру, но и по закону. И согласно этому закону меня могут купить, продать, подарить, в общем, сделать всё, что пожелают. Здесь я — простая, безоговорочная, неоспоримая собственность, причём не просто в тайне частной жизни, скрытой от незнающего и не желающего ничего знать, удовлетворённого своей бесчувственностью мира, но в полном соответствии с культурой и традициями этой планеты. Здесь, в этом мире, моё клеймо, мой ошейник, мой образ жизни, всюду принят, признан, понят и уважаем. На этой планете я, на полном законном основании, явно и окончательно, являюсь рабыней».

«Судя по всему, время приближается к восемнадцатому ану, — решила она. — Скоро меня введут внутрь. Как мне вести себя там? Кажется, я должна буду просить, причём просить позорно, и, похоже, что именно этого он от меня и ожидает. Всё выглядит так, что он, по неким понятным ему причинам, хочет, чтобы я была столь оскорблена и унижена, тем самым выставив себя перед ним не больше, чем жалкой, никчёмной просящей рабыней. Но он должен знать, что вне этого, вне праздного повторения формулы, я его рабыня, полностью, и только это. Конечно, это не может сделать меня большей рабыней, чем я уже есть. Уверена, ни одна женщина не смогла бы быть большей рабыней, чем я. Но, конечно, ни одна рабыня не захочет служить любому мужчине. Конечно же, в этом я не одинока. Конечно же, мы имеем право найти одних владельцев более предпочтительными для себя, по сравнению с другими. И даже если, в некотором смысле, мы не наделены таким правом, то, конечно, и это факт, с которым мы ничего поделать не можем, мы предпочли бы некоторых мужчин другим. Ничего нельзя поделать с этим. Конечно, рабыня, которая должна, к своему несчастью, в страхе за саму жизнь, предоставлять самые превосходные, восхитительные и интимные из услуг даже самым ненавистным из мужчин, знает это. Тогда почему мы должны просить об этом? Но, быть может, подумала Эллен, дело не в том, что мы не можем выбирать наших владельцев, но, увы, в том, что это мужчины выбирают нас. Скорее, всё дело в том, что они делали так, чтобы мы должны были просить вопреки нашим самым глубинным желаниям, тем самым признавая их власть над собой. А возможно, это просто способ, которым они заставляют нас, признать нашу реальность как сексуальных существ, признать, что мы, как женщины, хотим, желаем и нуждаемся в сексуальном опыте в его широком, общем, органическом, биологическом смысле. Или, не исключено, что это — проверка, лишь пройдя которую мы сможем попасть в руки нашего любимого господина как не больше, чем отдавшие себя рабыни, ничем не сдерживаемые рабыни, признавшиеся в своих потребностях вообще, но, в данном конкретном случае, счастливые в руках любимого владельца».