Джейсон Рейнольдс - Человек-Паук. Майлз Моралес

Стены кабинета были увешаны портретами писателей, о многих из которых Майлз даже не слышал. Перед ним сидел Винни Стоктон – отличник на стипендии из Вашингтон-Хайте.

– Здрасьте, мисс Блауфусс, – отозвался Майлз с долей смущения в голосе. Он понимал, что все знали о том, что его отстранили от занятий, и, что более важно, он понимал, все думали, что знали почему. Чуваку так сильно захотелось пи-пи, что он решил: пусть лучше его накажут . А на самом деле просто чувак был Человеком-Пауком . Или, учитывая последние события, чувак был формально известен как Человек-Паук .

– Эй, мисс Блауфусс, – с энтузиазмом заговорил Ганке. – Я тут работал над своими сиджо.

– Ага, это правда, – Майлз потряс головой, но тут же замер, когда Алисия Карстон села за соседнюю парту.

Алисия. Каждый раз, когда Майлз ее видел, у него застревал комок в горле. Умная, с косичками и смуглой кожей. Слегка кривая улыбка и легкая шепелявость делали ее только еще более очаровательной. От нее пахло ванилью, но Майлз чувствовал нотки сандалового дерева, возможно, от капли какого-нибудь парфюма за ухом. Его мать обожала сандаловое дерево. Она постоянно поджигала ароматические палочки, чтобы избавиться от запаха жареной рыбы в доме.

– Привет, Майлз, – сказала Алисия.

– Привет, Алисия.

Краем глаза Майлз заметил, что Ганке дергает бровями как идиот. Майлз постоянно говорил с Ганке об Алисии, и, как подобает лучшему другу, Ганке уверял Майлза, что Алисия его тоже любит и что ему просто нужно сделать первый шаг. Но Майлз бездействовал. Он ничего не мог поделать, но вся его крутость, о которой он только мог подумать, в настоящий момент лежала скомканной в углу шкафа.

– Ладно, народ, рассаживайтесь, – мисс Блауфусс встала перед классом, засунув большие пальцы рук в карманы джинсов. – Надеюсь, вы все удачно провели выходные. И надеюсь, вы нашли время, чтобы насладиться окружающей вас поэзией. – «Окружающей вас поэзией» , – подумал Майлз. Обычно его передергивало от подобных утверждений, но для мисс Блауфусс можно было сделать исключение. – Мы будем работать над сиджо всю неделю, и первые десять минут занятия будем пытаться их писать. Я не прошу от вас идеального или даже законченного сиджо, но я хочу, чтобы вы подкачали свои слоговые мышцы, – мисс Блауфусс согнула руку в локте, напрягая бицепс. – Так, а теперь кто подкинет нам идею для темы? – Крисси Бентли, сидевшая в другом конце аудитории, вскинула руку. – Крисси?

– Собаки.

– Собаки? – нахмурился Райан Рэтклифф.

– Ну да, а что с ними не так?

Ганке наклонился и прошептал Майлзу в ухо:

– Чувак, я не могу писать сиджо о всяких кокер-спаниелях. Я не буду.

Майлз подавил смешок.

– Хорошо, Райан, что тогда ты предлагаешь? – спросила мисс Блауфусс.

– Ну… – Райан потер одной рукой другую, как бы умывая их. – Любовь.

Все застонали. Серьезно? Райан «Крысиное Дерьмо» Рэтклифф не мог выйти из спальни, не облившись отцовским одеколоном с запахом черного перца. К тому же он выглядел как участник какого-нибудь телешоу: голубые глаза, лицо словно вырезано из камня, зубы как будто сделаны из слоновой кости. У чувака была слишком телевизионная внешность. Слишком брутальная.

– Любовь, значит? – спросила мисс Блауфусс. – Хорошо, пусть будет любовь, только оставим тему открытой. То есть ты, Крисси, можешь написать, как сильно ты любишь собак. Ты, Райан, можешь написать, как сильно любишь…

– Себя, – вставила Крисси. Класс разразился беззвучным хохотом. Райан был слишком крут, чтобы обратить на это внимание.

– Или о чем угодно еще, – мисс Блауфусс сдержала смех. – Можете вывернуть тему любви, как считаете нужным, хорошо? Десять минут… пошли.

Класс тут же затих. Мисс Блауфусс подошла к Майлзу и присела на корточки у его стола.

– Ганке тебе объяснил, что к чему? – прошептала она.

– Он… ну так, в общих чертах.

– Я пытался, – слишком громко сказал Ганке.

– Тихо! – зашипел кто-то из класса.

– Он правда пытался, – подтвердил Майлз.

– Ладно, все очень просто. Три строчки. В каждой должно быть от четырнадцати до шестнадцати слогов. Каждая строчка несет свой смысл. Первая ставит проблему. Вторая развивает ее. Третья – резкий поворот, – мисс Блауфусс открутила крышку с невидимой бутылки. – Все ясно?

На первый взгляд действительно просто. Но стоило Майлзу задуматься, о чем бы написать, особенно на тему любви, как в голову ничего не пошло. Конечно, можно было написать о маме – о ней написать было бы проще всего, но Майлз не знал, что сказать о ней. Я люблю тебя – это только пять слогов. Я люблю тебя, мам – шесть. Либо он мог написать об отце. Майлз много о нем думал, с тех пор как приехал в Бруклинскую академию прошлым вечером. Обдумывал их разговор на крыльце о том, что дядю Аарона часто отстраняли от занятий. И о том, что самый героический поступок, который ты можешь сделать, – это позаботиться о своих соседях. О том, что, когда кого-то любишь, нужно быть с ним строгим. Майлз принялся писать.

Любовь отца подобна…

Майлз на пальцах посчитал слоги. Затем начал заново.

Для отца любовь иногда означает…

– Время вышло, – объявила мисс Блауфусс. Черт. Он только вошел во вкус. – Кто-нибудь желает поделиться?

Мгновенно вырос лес рук. Майлзу даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что Ганке размахивал поднятой рукой как сумасшедший.

– Хм-м… как насчет… тебя, Алисия, – мисс Блауфусс с улыбкой махнула рукой в ее сторону. – Выходи к доске.

Майлз слышал, как из Ганке будто выпустили воздух. Спиной он почувствовал его огорченное дыхание.

Алисия встала перед классом с листочком в руках. На обратной стороне бумаги просвечивали сиреневые чернила.

– Как называется твое сиджо?

– Оно без названия, – сказала Алисия. Она на секунду поджала губы, затем начала.

Класс ухмылками проводил Алисию до места.

– Это было потрясающе, – сказал Майлз, наклонившись к ней.

Все знали Алисию как местного поэта, она даже ходила в школьный поэтический клуб «Заступники мечты», который вела, разумеется, мисс Блауфусс. Майлз знал, что она хорошая, он в жизни не думал о ней плохо, но сам ни разу не принимал участия в деятельности поэтического клуба, по большей части потому, что не думал, будто из этого что-то выйдет. Всего одному человеку можно бросаться фразами типа «поэзия вокруг вас» , и он уже давно не подросток. Конечно, если только это не Алисия. Она могла говорить что угодно. Она могла даже написать о своей любви к дурацким… кокер-спаниелям, и Майлз все равно бы нашел в этом что-то чарующее.