Джейсон Рейнольдс - Долгий путь вниз

– не верьте сегодня
вообще ничему,

поэтому я и молчал до сих пор
и только сегодня решил рассказать
о том, что случилось со мной.

Но штука вся в том,
вы тоже сочтете,
как будто я спятил,
но это не так,

и все это – правда.

И все это было
реально со мной.

Да.

На самом деле.

Уилл.
Уильям.
Уильям Холломан.

Вот только друзья
и все,
кто знает меня,
зовут меня

просто Уилл.

И вас я прошу называть меня Уилл,
ведь после того,
что я вам расскажу,

все вы согласитесь
стать другом моим,
а может,
и нет.

Но так иль иначе,
знакомьтесь со мной,
узнайте меня.

для мамы своей
и брата по имени Шон,
когда он пытался
меня рассмешить.

Теперь
я очень жалею,
что мало смеялся
над глупыми шутками Шона,

да все потому,
что позавчера
его застрелили

насмерть.

я не знаю
ничего про вас,
есть ли у вас
братья
или сестры,
или мамы,
или папы,
или даже двоюродные,
но они для вас
как родные,
или тети,
или дяди,
но они для вас
как мамы
и папы,

но если кровь,
что течет в ваших жилах,
течет и внутри кого-то еще,
вам не захочется
увидеть ее
снаружи.

очень трудно
объяснить.

Представь –
ты проснулся,
а рядом чужак,

связал тебя крепко,
щипцы сунул в рот,
хватая твой зуб,

тот коренной,
здоровенный,
тот, важный и нужный,

и вырвал его.

Представь, как в висках
стучит кровь
и давит на мозг,
и шумом в ушах
льется наружу.

Но самое худшее,
самая жесть,

это твой же язык,
что лезет и лезет
в пустую дыру,

туда,

где когда-то был зуб,

но теперь его нет.

Умер
Шон.
Умер
Шон.
Умер
Шон.

Как странно и грустно звучит.
Как сон.

Но, наверное,
не удивительно,
и от этого
становится
еще грустней

и еще хуже.

я и мой друг Тони
болтали, шатаясь без дела,
мечтая, что вырастем скоро,
ведь нам только лишь по пятнадцать.

Когда Шону было пятнадцать,
он вырос на фут или больше
и сразу отдал мне прикиды,
в которые сам не влезал.

И Тони твердил мне, что точно,
он вырастет, ведь в баскетболе
считался у нас самым лучшим,
а сам коротышкою был.

И вы ж понимаете, в спорте,
рост нужен тебе для успеха,
ну, или учись ловко прыгать,
и ввысь, ну, как будто
летишь.

Все бросились
прочь,
пригибаясь
пониже,
стараясь
спрятаться.

Короче, спасаясь,
как нас всех учили.

Молясь и надеясь,
прижавшись к асфальту,
чтоб чертовы пули
попали
не в нас.

я и Тони –
мы выждали четко,
пока все утихнет,
потом понемногу
поднялись и стали

считать число трупов.

В тот день
там был лишь один.

Шон.

землетрясения.
Я даже не знаю, на что
это похоже,
но в тот момент
земля как будто
разверзлась
и сожрала меня.

Кричат не все.
Обычно только

мамочки,
подружки,
дочери.

На этот раз
кричала Летисия,

подружка Шона,
стоя на коленях
и целуя его в лоб,

когда замолкала.

Как будто надеясь
отчаянным криком
вернуть его
к жизни,

остановить его кровь.

Но, кажется мне,
она поняла,

что где-то внутри
своего горя
и отчаяния

она целовала его
на прощанье.

только тихо стонала:

Нет, только не он.
Не мой малыш.
За что?!

Она нависла
над телом братишки,
как уличный фонарь,
но только потухший.

Сирены, сирены завыли,
глуша, разрезая вокруг
все звуки.

Все, кроме криков.

Ведь крики всегда
звучат громче всех.

И даже сирен.

Легавые нас осветили,
и все мы застыли на месте.

Кто-нибудь что-нибудь видел? –

спросил молодой полицейский.
Так скромно, как будто
он спрашивал это впервые.

Ну, тут новичка сразу видно.
Он искренне ставил вопросы,
надеясь услышать ответы.

Кто-нибудь что-нибудь видел?

Я – нет, не видел, не слышал.

А это сказал наш всезнайка,
сосед по району Марк Эндрюс.

Даже этот решил – будет лучше
не знать ничего.

выстрелы делают каждого
глухим и слепым, и особенно,
если рядом при этом имеется

труп.

Так лучше невидимым стать
в такие лихие моменты,
и это все знают отлично.

И Тони тогда смылся прочь.

легавые меня о чем-нибудь

спрашивали,
или же нет?

Я ничего не слышал,
только в висках стучавшую кровь,
как будто меня окунули
под воду.

И я задержал дыханье.

Может быть.
Может быть, я хотел
передать этот воздух
Шону.

Или каким-то образом
оказаться

с ним вместе.