Эрика Адамс - Поющая во тьме

Но нет, ещё не всё отмерло внутри. Часть него продолжала сочиться ядом сожаления, отравляя его. Можно было бы закрыть на это глаза, но как?.. Данир ткнул его носом в неприглядную правду, которая казалась ещё уродливее от того, что исходила от этого презренного, самодовольного болвана. Презренный? Единственный, кого следует презирать, это ты сам, мрачно подумал Лекс. Пора прекращать эту нескончаемую пытку. От одной мысли о том, что ему предстояло сделать, становилось не по себе. Холодный озноб прошиб его насквозь. Но иного пути не было.

Лекс вернулся в дом уже вечером. Было непривычно тихо, будто кроме него, никого и не было. Неужели Мейрим ещё не вернулась? Нужно будет приструнить её, а ещё лучше, продать. Ему надоела эта рабыня, сующая свой нос куда не следует и обленившаяся в последнее время.

Лекс прошёл в спальню, положив на столик дорожную суму. На кровати, подложив руки под голову, спала на правом боку Ани. Он подошёл и осторожно, стараясь не разбудить её, сел на краешек кровати. Она тотчас же распахнула глаза, вглядываясь в него чёрными омутами. Лекс вздохнул и лег рядом.

– Нам не следовало возвращаться в Румбад, – тихо произнесла она. – Я знаю, о чем ты думаешь. Знаю, но надеюсь, что мне ты скажешь совсем другое.

Она протянула руку и кончиками пальцев провела по шраму на лице, медленно очерчивая края. Даже такое невинное прикосновение вызывало странный трепет, будто она пытается дотронуться не до его кожи, а до него самого, его сущности, заключённой в теле. Пальцы Ани скользили всё ниже по шее и проворно скользнули за ворот рубахи. Он перехватил их и, не сдержавшись, принялся целовать кончики пальцев, запечатлел долгий поцелуй на ладони и сжал её руку в своих. Маленькая смуглая рука девушки тонула в его больших ладонях.

– Прости меня, я причинил тебе столько боли. Я должен отпустить тебя, – еле слышно прошептал он, не веря, что смог произнести эти слова вслух.

– Только вчера ты предлагал мне разделить с тобой кров, а сегодня выставляешь за дверь?

– Нет, не выставляю.

Лекс вгляделся в её лицо, глаза лихорадочно заблестели.

– Первый раз вижу, как ты плачешь, – изумлённо произнёс он, глядя, как из уголка глаза сползает одинокая слезинка.

– Потому что это больнее всего, что было, – её голос чуть дрожал, в нем звенела обида и непонимание. – Или это очередная игра?

– Игра? Вот как ты думаешь…

– Если нет, то скажи, почему?

– Всё это время я отмахивался от мыслей о невозможности счастливого конца для нас двоих, но прошлое не отпускает меня. Я не могу избавиться от него.

– Не можешь или не хочешь? – с вызовом спросила она.

– Если бы всё зависело только от моего желания, то этого разговора никогда бы не было. Я хотел бы отрезать от себя эту память, как загноившуюся конечность, но я не могу этого сделать. В том лесу я не просто лишился самого дорогого. Меня не покидает ощущение, будто я пирую на их костях, будто нынешние моменты счастья оплачены их смертью. Я предаю их память и вместе с этим предаю себя самого. Яд гиблого леса проник глубоко внутрь меня. Я и сам подобен ему.

Он поцеловал её мягкие губы и приподнялся, глядя на нее сверху.

– Сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы мир сжался до размеров этой комнаты, а время приостановило свой неумолимый бег. Тогда мы бы притворились, что всё могло быть иначе. Если бы я верил, что молитвы помогают, то встал бы на колени и просил об этом. Но я не верю. В последний раз, когда я просил небо о чём-то, я лишился жены и ребёнка. Сейчас я смотрю на тебя так, будто не видел в жизни ничего прекраснее. Но…

Он очертил пальцем ее губы и со вздохом встал.

– Но я обречён, Ани. Все мои чувства подобны тварям гиблого леса, которые могут казаться безобидными, но на самом деле опасна даже мельчайшая из них. Меня съедает страх, что, возможно, завтра настанет день, когда я вновь возненавижу тебя за все те ночи, что ты своими прикосновениями стирала во мне память о ней. Я боюсь того, что завтра буду ненавидеть тебя только за то, что хочу чувствовать твой запах. Я так долго ненавидел тебя, что теперь не в силах отличить, где кончается ненависть, а начинается что-то другое.

Он прошёл через комнату, достал из сумы, лежащей на столике, свёрнутый в трубочку лист, кошель с монетами и металлическую табличку, положил на кровать перед Ани.

– Это тебе. Теперь ты свободна. Ты можешь взять любую из лошадей. В кошельке достаточно денег, чтобы обосноваться на новом месте и жить без нужды достаточно долго.

Ани долго смотрела на Лекса, потом взяла бумагу и по ней глазами. Подошла к нему и обняла, положив голову на широкую грудь. Он не обнял её в ответ.

– Разве мы не в силах что-то изменить?

– Наш путь окрашен кровью и полнится болью. Эта… – он запнулся, подбирая нужные слова. – Эта привязанность к тебе слишком хрупка и невозможна. Прости за то, всё что было и оставь меня. Я отпускаю тебя.

Лекс разомкнул её объятия и отошёл к окну, повернувшись к ней спиной. Ани взяла бумагу и тихо выскользнула из комнаты.

Вот и всё… Он поставил точку и обрубил концы, назад дороги нет. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку. Больно. Но хуже всего было видеть, насколько это ранит её. Проклятье. Он пообещал, что не причинит ей боли, но сейчас…

Сейчас ему не надо было особо напрягаться, чтобы ощутить отчаяние и чувство обреченности, заключившие её в свои объятия. Он знал, что отпустить её будет невыносимо мучительно, но эта боль утихнет, как только из постели выветрится её запах, как только он забудет её прикосновения. Лекс подошёл к сундуку и достал со дна маленький кусочек ткани, бережно развернул его, доставая на свет локон рыжеватых кудрявых волос. Он провёл локоном по щеке, желая оживить в памяти Дарию, но из головы не шла Ани. Лекс стиснул челюсти. Завтра он сожжёт всё, что хоть как-то сможет напоминать о ней.

Лекс не хотел следить за тем, как Ани уезжает, но его тело против воли встало у окна, ведущего во двор. Девушка запрягла того пегого жеребца, которого называла непокорным. Движения её были чуть более резкими, чем обычно. Она прикрепила на круп лошади небольшую суму со своими скудными пожитками. Лекс взглянул на кровать: кошель она не взяла. Он схватил его и выбежал во двор:

– Ты не взяла деньги, – подошёл и вложил ей в руку.

– Мне. Не нужны. Твои деньги. Оставь их себе, Лекс из Намирра, купишь себе новую рабыню, которая будет твоей временной игрушкой.

Ани бросила кошель под ноги Лексу, взяла под уздцы жеребца и повела его прочь. Лекс нагнулся, подобрал кошель:

– Возьми. Я прошу тебя.

Ани обернулась, вопросительно глядя на него:

– Они мои, так? Я смогу сделать с ними всё, что пожелаю.

Он молча кивнул головой.

– Хорошо, – она выхватила кошель и развязала его. – Посмотрим, во сколько ты оценил меня… О, недурно, недурно. Я знаю, как распоряжусь ими.