Михаил Игнатов (Ф) - Пустошь. Нулевой круг

Тут уже зубами заскрипел я, отгоняя злые слезы. Я помнил, с чего это началось. Я прекрасно помнил, как уже на следующий день, после того как отец ценой своего здоровья спас охотников, меня первый раз избила шайка Виргла. Как говорится, вернули с небес мордой в грязь.

— Третья моя вина перед тобой, дочь, — мама принялась исступленно целовать такие же как у неё волосы Лейлы, повторяя. — Прости, прости! Через неделю в деревню приехал еще один караван, крошечный, всего из двух торговцев. И у одного из них я выменяла зелье Восстановления тела. Я отдала в обмен твоё наследство — весь набор своих инструментов кожевника. Он убеждал, да я и сама знала, что оно спасет вашего отца. Но...

Мама замолчала, а я снова опустил глаза в пол и с удивлением увидел в мерцающем неверном свете очага капли влаги под своими ногами. Я плачу? Тот день я тоже помнил так ярко, как будто это было вчера. День, когда наша семья стала меньше.

— Торгаш убеждал меня, что зелье принято поздно и ему не хватило жизненных сил на заживление ран. Такого просто не могло быть! Я родилась и прожила всю жизнь в пятизвездочном поселке! Я не раз слышала про принимавших это зелье. Я видела даже этих людей, когда их приносили из пустоши! Многие их раны были еще хуже, чем у мужа! В самом зелье уже были травы, дарующие жизненную силу! — закричала мама. Она так же кричала и в тот день. Я помню. — Я ничего не могла доказать. Я осматривала печать в присутствии свидетелей, и она была цела. Но я не верила. Долгие месяцы я следила за тем, как этот гнилой старикашка, которого чудом не прибрали к себе небеса, крутит какие-то дела с Кардо и все сильнее уверялась, что они вместе убили моего мужа. И два месяца назад, когда здесь был настоящий большой караван из Арройо, а не одна повозка старикашки, я смогла тайно встретиться со странствующим аптекарем. Я вручила ему пузырек от зелья. Отдала все деньги, что еще оставались у меня, но это было не зря, не зря!

— Мама, мама! — я рванул ворот рубахи, разрывая завязку, слушая ее страшный каркающий смех. — Что он сказал?

— Он сказал, что это было зелье Усиления силы! Оно просто убило вашего отца, направив последние ресурсы его тела на усиление мышц! Это зелье ничуть не дешевле лечебного и если бы оно было у Римило в день схватки, то он убил бы монстра с легкостью. Я не верю, что торгаш по своей воле подделал печать и подсунул нам это зелье! Все, что отбирает Кардо у жителей деревни, уходит этому торгашу! Кардо заплатил ему за убийство вашего отца! Иначе быть не может!

Я сидел, прислонившись к холодной стене нашей хижины, не беспокоясь о побелке, которая пачкала мою спину, и смотрел на звезды. Где-то далеко-далеко выли шакалы, вышедшие в сумерках на поиски у кого украсть мясо. Раздался едва слышный рев леопарда и шакалы затихли. Похоже, хотели начать свару и отобрать часть добычи, но струсили. Я, вслушиваясь в звуки ночи, копался в своих воспоминаниях и заново перебирал картинки памяти. Не только тех двух дней, которые казалось, выжжены в ней. Но и других, которые остались только смутными образами. И все больше уверялся в правоте матери. Все что я вспоминал, говорило, что Кардо мог заплатить за смерть отца. Я знал даже больше мамы. Еще месяца не прошло, как я прятался от Виргла возле тренировочной площадки. А за стеной сарая, в котором хранились запасные копья и мерочные камни, Кардо разговаривал с тем торговцем-старикашкой. И разговор этот был разговором равных людей, которые давно знают друг друга. Он был полон намеков и недосказанности, понятных только тем, кто обсуждает это уже не первый десяток раз. Я понял лишь, что все идет так, как должно быть, что-то даже лучше и последнее зелье будет в срок, он не подведет Кардо, особенно если тот еще чуть увеличит поставки. На горизонте сверкнула молния приближающегося дождя.

— Мама, — я заглянул в хижину, — если у нас есть родственники в Арройо, почему ты не подашь весть о нас?

— Я сирота, — мама сидела возле очага с Лейлой на коленях и расчесывала ее волосы, уже отросшие почти до пояса. — Там отец с матерью Римило. С ними мы не ладили. Они не простили, что он взял меня в жены, нарушив их планы. И не пускали Римило на порог. Но вот с его братом мы продолжали общаться, несмотря на запрет его отца. Именно ему я и писала дважды. И два месяца назад отправила с караванщиком еще одно письмо. Я не знаю, почему он ни разу не прислал ответа. Все же прошло уже шесть лет, многое могло случиться, хотя я стараюсь не отчаиваться и не думать о самом плохом.

— Есть еще инструменты отца. Почему ты не продашь их? И мы бы могли устроиться в караван? — задал я следующий вопрос.

— Это твоё наследство. Я не нарушу желания Римило, — нахмурилась мама, бросив короткий взгляд на сундучок возле своего лежака.

— Даже если это, возможно, спасет нас? — я был упрям.

— Не обольщайся, — мама покачала головой и начала объяснять. — Если с твоим дядей, не дай небеса, что-то случилось, то мы останемся в городе без поддержки и без денег. Я не смогу работать с кожей. У меня нет инструмента, не будет денег выкупить место. Мой учитель был добрым стариком, но он уже умер. А никто просто так не пустит чужого мастера в свою мастерскую, храня свои секреты, а для ученика в другом деле я уже слишком стара. Мне придется перебиваться дешевой работой, которая не намного лучше сегодняшней, а Арройо поселок не дешевый и нам останется только уповать на милость немногих знакомых. Их поддержка не будет вечной, а нас трое. Мы будем падать все ниже и ниже. Поверь сын, я знаю о чем говорю. Ведь когда-то я карабкалась вверх, но тогда я была одна. А мы в итоге окажемся там, где я начинала. В трущобах. Я выросла в них и не желаю, чтобы мои дети попали туда. Там вам придется гораздо хуже, чем здесь. Поверь бывшей побирушке, сын. Меня, восемь звезд, легко бы приняли охотники на Монстров. Но это смертельно опасно, а я не могу оставить вас одних. Моя смерть будет самым страшным предательством вас. Сынок, чего я только не передумала за это время!

— Подожди, — не сдавался я, хотя у меня уже начала болеть голова от этого клубка проблем. — Неужели наши дедушка и бабушка бросят нас в трущобах? Детей своего сына?

— Поверь, — мама криво улыбнулась, качая головой, ее уже высохшие волосы рассыпались по плечам. — Для них вы, прежде всего мои дети, проклятое семя воровки.

— Воровки? — я уже не мог удержаться и схватился за голову.

— Ах, сынок, ты не знаешь, на что может толкнуть голод. Может, мы поедим, а завтра вечером если хочешь, то снова задашь вопросы, — мама оглянулась на очаг и глиняный горшок, все еще манящий ароматом, меняя тему. Мне осталось только сдаться, поняв, что сегодня я больше ничего не узнаю.

Я прятался от чужих взглядов в одной из пещер, в оплавленных руинах на берегу реки и бросал в воду камушки, слишком мелкие, чтобы собирать их для деревни, хотя бывало и такое. Это раньше был огромный город, как написано в книгах, своими зданиями упиравшийся в небеса. Если вспомнить Черную гору, то она, действительно, достает до облаков. Но мне сложно представить сотни столь высоких зданий. Почти все они пали в один день, рассыпавшись белоснежным песком, который и дал название нашей пустоши. Песок лежит на многие часы ходьбы вдоль обоих берегов реки. И на несколько часов в сторону пустоши. Но если в ее глубине копнуть серую землю, то под ней обязательно окажется тот самый белый песок. Это был огромный город, величину которого мне тоже сложно уложить в голове, ведь даже его руины тянутся на два дня пути, но от него осталась лишь крохотная часть. Не знаю, что послужило причиной: близость реки или особая прочность этих зданий, ведь даже по цвету они отличаются от песка. Но только вдоль кромки берега стоят черные скелеты прошлого. Невысокие, в два, в три, редко в пять этажей. Единицы остовов выше этого предела. Черные, пустые, зияющие провалами окон они невольно внушают страх и опаску. Я был здесь ночью, когда под светом луны белое кажется черным, а черное белым. Жуткое зрелище. В этот момент они действительно походят на костяки давно умерших чудовищ. Странно бояться домов предков, но это пришло мне в голову только под крышей родного дома, куда я в страхе вернулся.