Тамара Квитко - Улыбка [litres]

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком устремился и Чарли, радостно виляя хвостом.

Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом, и тот, довольный, вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.

После небольшой паузы, во время которой Чарли успел переместиться и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. всё говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоём возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит, не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты же не собираешься жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.

– И хорошо. И хорошо. Думать надо, прежде чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком лёгкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно, конечно… ты можешь не говорить. И всё же… Она учится с тобой?

– Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович.

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине.

– О чём ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и в то же время сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезёт, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезёт. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт, – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. «Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь», – прочёл Смаков в глазах сына. Он было хотел погладить его по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняла пространство комнаты.

– Погуляем с собакой, – предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.

Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. Тучи быстро темнели, предвещая грозу. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько, чтобы стать дружбой. Причиной не была возрастная разница. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений, Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием… И только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков, обратив внимание на происшедшие в Марке изменения, увидев влюблённого, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде посторонним, имеющим знакомую внешность, но с недоступным и непонятным внутренним миром, серьёзно посмотрел на ситуацию, неожиданно оставляющую его, отца, в стороне.

Порывы ветра усиливались, сметали песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя его в лицо. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты. Сначала издали, затем совсем рядом загромыхал гром, блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.

– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.

– Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок кинулся, как щенок, под ноги Марку, прилепился к его штанине. Тот нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал, не оглядываясь, к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они всё же попали под ливень и изрядно вымокли.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.

– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.

– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.

– Когда мы вышли, было ещё ничего. Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное, изрядно помятое изображение молодого человека, тщательно расправил, клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, решил он для себя. Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают? Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весь моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет? Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Марку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.