Мари Бреннан - В Обители Крыльев [litres]

Кроме этого, любой план, не подразумевавший моего заточения или казни, требовал, чтоб и старейшины увидели во мне разумное существо, а не жуткое легендарное чудище. Немало времени провели мы в дискуссиях об истории Низвержения, где я ссылалась на знания человечества, складывавшиеся в картину восстания, поднятого людьми в ответ на произвол жестоких тиранов. Основной спор шел не о фактической стороне Низвержения (хотя в этом скверное знание Писания подводило меня не раз и не два), а о его причинах, и продолжался, пока у меня не разболелась голова. В итоге я совершенно выбилась из сил и сказала:

– О, какая, в конце концов, разница? Не сомневаюсь: в те времена были и добрые дракониане, и злые люди. Но все они тысячи лет как мертвы. Что бы они ни думали, что бы ни сделали, это не так уж важно. Куда важнее другое: что все мы думаем, что будем делать сейчас.

– Человеческая женщина права, – сказала прочим старейшинам Тарши. – Если не отложить этот вопрос до лучших времен, мы еще тысячу лет ни до чего не договоримся.

Абарз недовольно заворчал – его душа ученого жаждала установить истину, но совет, к немалому моему облегчению, согласился с Тарши, и мы двинулись дальше.

В одном отношении пребывание в гостях у старейшин, определенно, пошло мне на пользу: так хорошо я не питалась с самого отъезда из Видваты. Старейшины получали со всех деревень Обители нечто вроде налога, и, хотя вся эта пища была сушеной, копченой или иным способом заготовленной впрок (свежей еще следовало подождать), разнообразие блюд не шло ни в какое сравнение с тем, чем меня потчевали у Шу-ва и в доме сестер. Признаться, я уничтожила весь их запас неких сушеных ягод, которые полюбила в тот же миг, как впервые попробовала: обладавшие теми же свойствами, что и плоды цитрусовых, ягоды эти весьма способствовали улучшению моего здоровья. Невольно приходит в голову, что это также способствовало и успеху моих дипломатических стараний, так как ослабевший от недоедания посол – зрелище отнюдь не впечатляющее.

Я позаботилась прогуляться в саду с каждой из девяти старейшин, начиная с Седжит – с той, что при первой встрече пыталась осмотреть мои зубы (и хорошо, что мне хватило духу этому воспрепятствовать: в огромных количествах поедая те самые ягоды, я избавилась от цинги ценою лишь одного зуба, но там, в Имсали, моя ротовая полость выглядела просто безобразно). Намного превосходившая прочих старейшин в любознательности, Седжит относилась ко мне благосклоннее остальных, тогда как, к немалому моему удивлению, полной ее противоположностью в этом смысле оказалась Урте, самая младшая из девяти. Что ж, косность во взглядах и закрытость для новых идей среди стариков – не редкость, однако сие справедливо далеко не всегда. По-видимому, Урте, не только самая младшая, но и совсем недавно принятая в совет, полагала необходимым явить сородичам твердую приверженность драконианским традициям.

– А что твои сестры? – спросила однажды Седжит. – Их уже нет в живых?

– У меня их никогда не было, – с негромким смехом ответила я. – Пожалуй, в этом я – полная противоположность драконианкам: одна среди множества братьев. Но мать моя, хвала солнцу, рожала всех нас не группами, а поодиночке.

Раз в жизни перенесшая роды, я неизменно вздрагивала при одной мысли о двойне, не говоря уж о тройне либо о четверых.

Разговор о братьях был бы вполне безобиден, однако Седжит продолжала расспрашивать о моей семье, что неизбежно вело к мыслям о тех, кто мне дороже всего: о Сухайле, о сыне и об остальных, навсегда вошедших в мою жизнь – кто с личной стороны, кто с профессиональной. Поначалу я изо всех сил сдерживала дрожь в губах, но вскоре подумала: а стоит ли? Быть может, пусть дракониане увидят, что и люди способны чувствовать?

Тот день, когда нас накрыло лавиной, остался далеко позади, и теперь я вполне могла говорить о любимых, не ударяясь в слезы, как прежде. Наоборот, подобные беседы придавали сил и решимости добиться цели: в Обители день ото дня становилось теплее, и каждый из этих дней приближал возможность подняться на седловину между Че-джа и Гьяп-це. Упорное желание воссоединиться с Сухайлом и остальными близкими и друзьями тесно сплеталось с упорным желанием помочь драконианам, и оба чувства крепли, разгорались сильнее с каждым днем.

Дабы я смогла изложить совету свое видение дальнейшего пути без заминок, мы с Рузд трудились полночи. На следующее утро я попросила старейшин о встрече в саду, сказав, что сии материи – для солнца, а не для подземелья (последнее было местом не-деяния, вдумчивых размышлений, предварявших решения, я же хотела подтолкнуть совет к действию).

Слуги дома старейшин навели порядок в саду, приготовив его к весенним посадкам, но в каменных цветниках еще чернела земля. Запрокинув голову, я обратила лицо к солнцу (этот естественный для меня жест многое значил для дракониан: для них он был чем-то сродни безмолвной молитве), набрала в грудь воздуха и начала.

– Прежде чем люди увидят хоть одного из вас во плоти, – заговорила я, – им нужно привыкнуть к мысли о вашем существовании. Возможно, начало уже положено: если только мои спутники не погибли под лавиной все до единого, о нашей находке в горах людям уже известно. Если вы позволите мне вернуться во внешний мир, я позабочусь о том, чтоб огонь интереса ко всему драконианскому, вспыхнувший после того, как мы нашли в Лабиринте Змеев забытое гнездовье, разгорелся сильнее прежнего.

Да, я рассказала старейшинам о потайной комнате под Сердцем Стражей, не умолчав и о том, как плакала над следами детенышей древних дракониан, умерших от голода в ожидании так и не явившихся к ним смотрителей. В эту минуту воспоминания о них потрясли меня еще более, чем тогда (ведь прежде я полагала их лишь неразумными животными), однако я продолжала:

– Я объявлю о намерении отыскать популяцию ныне живущих дракониан. Моя известность и обширные связи в научных кругах обеспечат этому предприятию внушительную поддержку, и я смогу начать движение за сохранение Обители еще до того, как она будет «найдена». Когда же мир узнает о вашем существовании, многие будут готовы оказать вам поддержку и вместе встать на защиту вашего благополучия.

Совету этот план пришелся не по вкусу, и тут мне абсолютно не в чем их упрекнуть. Масштаб риска был настолько велик, что его не могло охватить ни одно слово любого из наших языков, хотя старейшины, несомненно, подыскивали его со всем возможным старанием, а уж их-то лексикон намного превосходил мой. На мою сторону встала Седжит, и Тарши явно готова была к ней прислушаться, но остальные…

– О нас должны знать лишь немногие, – сказала Кюври (самая старшая из девяти, она была склонна подчеркивать данный факт при всяком удобном случае). – Если ты передашь послание совета какому-нибудь человеческому правительству…