Ирина Лазаренко - Невыносимые. До порога чужих миров

И всем было понятно, какой обряд погребения выбрал бы для себя эльф, не потерявший связи с исконцами.

– Я везу его в Эллор, – очень спокойным голосом произнес наконец Элай.

Друзья сидели на крыльце дома кузнеца, бессмысленными взглядами таращась в ночь. Уже довольно долго сидели, молча, погрузившись в свои мысли, хотя мыслей, кажется, и не было – только звонкая пустота в голове. Алере казалось, что она вообще не сможет больше говорить, потому что слова стали такими маленькими, жалкими, в них не было никакой нужды и не было того, в чем нужда была. Несколько раз, чтобы проверить, она пыталась что-то сказать и не могла себя заставить издать ни звука.

И вообще, сей вздох слово было за Элаем, хотя ни Алера, ни Тахар не сомневались, что он захочет отвезти прах в земли исконцев, но все же, когда эльф подал голос, друзья вздрогнули.

Тахар провел ладонями по лицу и повернулся к Алере. Она, задрав голову, глядела на ущербную луну, а та с приклеенной улыбкой перемигивалась со звездами, ненастоящая и неправильная, как очень усталый ярмарочный потешник, мечтающий лишь о том, чтобы добраться до дома, смыть с лица мел, упасть на кровать и больше никогда в жизни не рассмеяться.

Алере казалось, что с той же легкостью, с которой смывается мел с лица, смывается сей вздох какой-то яркий налет со всей ее жизни, и под этим налетом она оказывается вовсе не такой веселой, как только что казалось, и теперь удивительно: как можно было так обмануться, чтобы принять нарисованное – за искреннее?

Но разве могло на самом деле произойти то, что произошло?

Разве могло случиться что-то столь непоправимое и окончательное? Не когда-нибудь потом, когда настанет нарочно назначенное кем-то время, когда все станет чувствоваться совсем не так – а теперь, сей вздох? Разве могло?

«Вы не будете вместе всегда. День вам остался, месяц или год… Так должно быть! Так всегда бывает!»

Вот это оно, да, то самое, что должно быть?

– Значит, на рассвете выдвигаемся в Эллор, – сказал Тахар тоже очень спокойным и ровным голосом, словно не было в такой поездке ничего особенного, и словно он ни на вздох не усомнился, что Элай собирается взять друзей с собой.

Сердце Алеры заколотилось, как ненормальное, и она удивилась, почему оно так ужасно стучит.

Элай кивнул и отвернулся.

Выехать на рассвете не получилось: почти всю ночь друзья так и просидели молча на крыльце, обхватив плечи руками, придвинувшись друг к другу. Казалось, что стоит им расстаться хотя бы на вздох – обязательно случится еще что-нибудь непоправимое.

Никто из троих не посмел бы сказать об этом вслух.

Они вообще не разговаривали. Переваривали произошедшее молча, ожидая, когда оно уляжется в голове, осознается до конца, затопит все сознание пустотой. Хотелось лишь быть рядом, цепляясь друг за друга взглядами, слыша дыхание, ощущая тепло. Сидя вместе на крыльце кузни, прижавшись друг к другу и думая о своем, они почти не замечали, как, словно в рваном тумане, проходит эта ночь.

Тахар еще помнил свои чувства в то утро, когда обнаружил пропажу родителей. Теперь ему казалось, что он какой-то частью себя вернулся на три года назад и вновь испытывает нечто схожее: рядом был кто-то привычный и близкий – настолько, что оставался близким, даже когда был далеко, и в голову не приходило, что может быть иначе. А потом вдруг снова оказалось, что очень даже могло, что от тебя ничего не зависит, и ты не можешь быть готовым к подобному, просто наступает какой-то вздох – и ты узнаешь, что человека подле тебя больше нет.

Только Раня не стало насовсем, а что до родителей… Тахару хотелось думать, что они теперь живут в каком-то ином месте. Почему бы не думать именно так, ведь никто не может утверждать, что они погибли!

Их исчезновение наделало невероятного шума: все-таки оба были обученными магами, выпускниками Школы, а она всегда следит за судьбами своих воспитанников – когда меньше, когда больше, за гласными магами – пуще, чем за другими. А обстоятельства их исчезновения были такими, что переполошили всех магов, до которых дошли слухи, а дошли они до многих.

Несколько месяцев в Лирму ездили представители Школы, наместничьей стражи, государевой канцелярии, жрецы, маги, летописцы, астрономы, еще Божиня знает кто, и каждый приезжий непременно хотел услышать именно от Тахара, что же произошло в тот вечер и в то утро.

Сам Тахар сразу, когда все случилось, пересказал все события Хобуру, голова же долго думать не стал: отправил голубя в Школу, как надлежало поступать, случись что с магом-гласником. Тахара отослал к Ориму и велел «сидеть на заднице тихо, пока шумиха уляжется», а дом магов накрепко запер и приставил местньгх молодцев сторожить. Жителям же сказал настрого: кто сболтнет приезжим лишнего – будет до самой осени без замены и продыху горбатиться на общинных работах, рыть колодцы, рубить дрова, пасти стада, стелить крыши и всякое такое. К Тахару Хобур допустил только представителей Школы и государевой канцелярии, потому как попробовал бы он их не допустить.

Иногда все-таки прочим приезжим как-то удавалось выведать, что Тахара можно найти в доме Орима, но тот встречал чужаков такими словами и посулами, что они предпочитали убраться поздорову. А паре смельчаков, что попытались проникнуть в запертый дом магов, крепко досталось на орехи от сторожей, потом даже пришлось месяц продержать в общинной избе одного ретивого мага, пока у него срасталась сломанная рука.

Тахар помнил, что тогда ему становилось немного легче просто оттого, что друзья рядом, а они были рядом, молча и ненавязчиво маяча рядом с ним. И он был благодарен за это молчаливое участие, хотя в первые дни не находил в себе сил говорить с ними.

И в эту ночь ему тоже было легче от присутствия друзей, пусть даже они растеряны и ошарашены не меньше его самого, пусть даже они молчат. Достаточно было просто находиться рядом, чтобы облегчить друг другу эту ночь.

Все они в конечном счете пытались прыгнуть выше головы, подумал Тахар. И вовсе не обязательно при этом сознавали, на что замахиваются и какими могут быть последствия в случае неудачи. Кто думал об успехе или неудаче, у кого был запасной план? У родителей, которые дурачились с какими-то заклинаниями, как подлетки безголовые, и случайно сделали нечто новое и непонятное, став жертвами своего же открытия? Или глупый Рань, который услышал про десятигранники и решил, что уж онто сумеет совершить нечто особенное, что ему лишь посмотреть на таинственные списки – и тут же окажется, что он всегда был умнее прочих.

Впрочем, Рань-то, наверное, думал. Взвешивал что-то. Может быть, отговаривал себя.

Тахар представил Раня, стоящего перед ларцом в полутемной комнате, чутко прислушивающегося, не поднимается ли кто по лестнице, не скрипит ли дверь, не раздаются ли снизу голоса. Тахар почти видел, как эльф раз за разом протягивает и отдергивает руку, как уговаривает себя: уйти, развернуться и уйти, не трогать ларец, нельзя, нечестно, опасно – нет же, нет, он не защищен, заезжий маг просто пугал поселковых жителей, нужно посмотреть, узнать, понять…