Ирина Лазаренко - Невыносимые. До порога чужих миров

Сумрачно бултыхаясь в осознании собственной неуместности, Алера добрела до небольшого пруда, оперлась спиной о ближайший ясень и грустно уставилась на рыбок, которые задорно плескались в изумительно прозрачной воде. Рыбки, конечно же, были безупречны. И вода была безупречна. Алера выругалась.

– Ты расстроена? – спросил нежный голос.

Разумеется, он был восхитителен, как весенний рассвет. Алера выругалась еще раз.

– Совершенно напрасно, – заявила Имэль. – Мы просто разные, и в этом нет ничего, что принижало бы тебя.

– Это вы так ласково сказали, что я всего лишь человек? – вкрадчиво уточнила Алера.

Старшая подошла – маленькая, тоненькая, свежая, как роса на цветке златочника. Седые волосы уложены причудливыми кренделями, поблескивают бусы из диковинных цветных стеклышек, по-доброму улыбаются большие карие глаза, окруженные солнышками морщинок.

– Это я так ласково сказала, что не нужно завидовать эльфийкам.

– Я не завидую, – буркнула Алера. – Я вовсе не хочу быть такой заливистой бабочкой, как ваши драгоценные девы. Просто они…

– Раздражают, – подсказала Имэль и подняла безупречную бровь.

– Не то слово.

Эльфийка прошлась туда-сюда, остановилась на бережку и принялась кормить рыбок – или для чего там еще с умильным видом рассыпают на воду пахучую труху?

Тут с носом Алеры случилось что-то странное – на вздох показалось, будто все утро пахнет этой трухой.

– Ты могла бы пообщаться с ними, Алера. И увидела бы, что с ними может быть интересно, что они дружелюбны совершенно искренне, а вовсе не для виду, что они совсем не ужасные, не самовлюбленные и не высокомерные, как ты, конечно, думаешь.

– Не-ет, что вы, – протянула Алера. – Я уверена, они оч-чень милые. И мы бы нашли ку-учу увлекательных общих тем. Какое платье надеть сегодня, какое хихиканье звучит милее, что означает взгляд того эльфа из-за угла соседского дуба…

Имэль улыбнулась и покивала малькам в пруду.

– А тебе, конечно, неинтересны подобные вещи.

Алера молчала. Имэль стала покачиваться: на носок, на пятку, обратно.

– То есть ты считаешь… Что ты считаешь? И что даешь понять этому миру?

– Чтобы он не думал, будто знает все на свете, – проворчала Алера. – Для начала было бы неплохо, как думаете?

Отсмеявшись, Имэль подняла ладони:

– С твоим дружелюбием все понятно. А с отношением ко всем этим милым девичьим ужимкам – не вполне.

– Они просто раздражают, вот и все. Не только ужимки, а все это… празднество. Вот это, понимаете, неподдельное беспричинное счастье.

– А тебе нужна причина, чтобы радоваться новому дню?

Алера пожала плечами, но Старшая продолжала смотреть на нее, чуть приподняв брови.

– Да, мне нужна причина, чтобы радоваться, хохотать и хотеть видеть всех вокруг! Мне нужна причина, чтобы радоваться, несмотря на то, мой друг несколько дней как погиб! Несмотря на то, что я… такая чужая в этой обители восторженных идиотов, ох, да, это было очень грубо и… В общем, да, мне мало просто того, что наступило утро. Да, наверное вы правы, и я завидую эльфам, потому что я не могу просто так звенеть и переливаться, может, я и хотела бы уметь становиться довольной лишь оттого, что у меня есть платье, которое можно напялить, и рот, которым можно хохотать у костра!

Имэль долго молчала, Алере было ужасно неловко, она чувствовала, как пылают щеки, и была рада, что Старшая на нее не смотрит. Элай говорил, что Имэль нужно уважать, а от Элая такое нечасто услышишь, и грубить Старшей – это, видимо, была очень-очень плохая идея, но что поделать, если никогда в жизни Алера не успевала вовремя схватить себя за язык?

Ох, не стоило Элаю тащить ее сюда, такую хамящую и не хохочущую, тогда бы и эллорцам было спокойней, и она сама бы не знала, в какое медовое великолепие ездит этот гадкий эльф, оставляя друзей скучать по нему в Лирме. Он-то, небось, совсем тут не скучает.

И Рань тоже не скучал, но это отчего-то не обижало и не возмущало, а вот Элай…

– Я понимаю твои чувства, – наконец сказала Имэль. – В них нет ничего странного или нового, многие наши сородичи, приехавшие в Эллор впервые, ощущают нечто похожее, хотя и проявляют его не… не так искренне. Но, знаешь, я думаю, что искренность – очень ценное качество, даже если она не всегда приятна.

– У меня и в мыслях не было говорить приятное, – искренне ляпнула Алера и прикусила язык.

– Да. Я догадалась. Но постарайся… гм, не быть настолько искренней с другими. Это ни к чему не приведет, просто тебе потом будет неловко, а им – обидно. Нам всем и без того предстоит трудный день, ведь в полдень начнется церемония прощания с Ранем. Видимо, наутро вы уедете, и ты сможешь выкинуть из головы все увиденное и почувствованное.

Алера фыркнула:

– Вам тоже не терпится от меня избавиться, да?

Имэль пожала плечами:

– Откровенно говоря, да, тебя это удивляет? Ты бы не хотела, чтобы такой вот колючий ежик поскорей утопотал с твоего двора? К тому же ты сама ждешь не дождешься, когда сможешь покинуть Эллор – нет, разумеется, если ты найдешь в себе силы иначе посмотреть на все, что видишь здесь, если вы захотите задержаться или снова приехать в гости когда-нибудь…

– Я уверена, Элай непременно захочет когда-нибудь приехать в гости снова, снова и снова, – проворчала Алера и отвернулась к пруду. – Он ведь все-таки эльф.

В ожидании Имэль Элай подпирал ясень на развилке. Сегодня от истошных птичьих воплей у эльфа с утра пораньше разболелась голова, и он неодобрительно наворчал на Тахара, который предлагал сей же вздох мчаться на дворовые утренники. Тахар, ничуть не расстроившись на это ворчание, ринулся по дворам один и без всякого стеснения. Элай понимал – и Тахар знал, что Элай понимает: маг этим утром готов делать что угодно, лишь бы не просто сидеть в ожидании церемонии прощания, потому что это было бы решительно невыносимо. Все невыносимо, все труднее не заговорить о Ране, но они так долго молчат о нем, так долго притворяются, будто не думают о нем, что каждый лишний вздох делает начало разговора все больше и больше невозможным и ненужным.

Увидев, что Имэль возвращается, Элай пошел ей навстречу.

– И что?

Старшая взяла его под руку, крепко стиснула запястье маленькими сухими пальцами, и эльфы медленно пошли к деревне.

– А ничего особенного, Элай. Нет, девочка, конечно, интересная, но – нет, ничего особенного.

– Ты уверена?

Имэль прищурилась, и добрые глаза в морщинистых солнышках стали хищными:

– Послушай, милый мальчик, – Элая передернуло, – я живу на свете много дольше тебя, я повидала столько необычных и одаренных эльфов, людей и даже орков, не в голос они будут помянуты, что тебе и представить это трудно. И я говорю тебе: нет! В ней нет таких талантов, которых не было бы у других людей, в ней нет наклонности к магии, у нее на лбу не горит знак величия и необычности. Понятно?