Ирина Лазаренко - Невыносимые. До порога чужих миров

– И вдруг оказалось, что Лирмы на карте – с кошачий нос, а вокруг – злые тролли. Сожрут и не спросят, кто тут самый важный и свершательно великий.

Алера нахохлилась еще сильнее, затерявшись в складках одеяла по самые брови. Эльф, конечно, понял все правильно, но его слова звучали совершенно возмутительно, словно Алера была совсем уж глупой, словно считала себя бессмертной и самой главной в мире!

Но ведь не так! Конечно, она всегда знала, что ей на роду написано что-то важное и очень большое, но понимала и то, что жизнь – вовсе не простая штука, бывает в ней всякое, и мор, и голод и… и… словом, всякое! Просто раньше это понимание было маленьким и не пугающим, а теперь выросло и заполонило собою весь мир и Миры.

Иди знай, может, стоило в детстве внимательнее рассматривать эти серо-пятнистые карты лирмского жреца, но кто же виноват, что его занятия проходили так скучно, что он показывал карты только тогда, когда поминал всякие истории о давно минувшей войне, сыпал датами и названиями, и даже когда Алера честно пыталась слушать, голос жреца в ее ушах сливался в монотонное гудение. Зато сам жрец искренне увлекался историями про войну, горячился и размахивал руками, безостановочно тыкал пальцами то в один манускрипт, то в другой, черкал угольками стрелки на измученных картах и делал всякие прочие вещи, помогающие сойти за умалишенного.

В конце концов, подумала тогда Алера, это не моя вина, что мне неинтересно пялиться на эти ветхие, потертые карты, на расплывчатые пятна и разводы на дрянных пергаментах и слушать бубнеж, и ничего страшного не случится, если я не буду знать, куда и в какой день несло орков во время войны. И вообще, только мужчинам может быть интересно копаться в подобных вещах!

– Временами я тебя ненавижу, – проворчала Алера эльфу.

– И что? – с интересом спросил он. – Теперь я должен заползти в костер и сдохнуть там, потому что жизнь моя не удалась?

Алера что-то невнятно буркнула.

– Не кисни, – велел эльф. – У нас впереди куча важных дел, так что давай встряхнись и вперед, в дивные новые края, куда наша нога еще не ступала! Разве не здорово?

Друзья уставились на Элая.

– Что? Я тоже никогда не был в тех местах. Мне интересно. Своими глазами увидеть этот жуткий Мошук, потом троллий лес – к слову, вон он начинается, отсюда видать – и рыбные озера, и город стекольных мастеров, ну что там еще… и Школа магическая! Ну? Что вы сидите тут с такими мрачными рожами?

– Ой, не ехайте в Мошук! – прошамкал полевик и выкатился к костру сморщенной лохматой кочерыжкой. – Вы ш хорошие, добрые! А там жуть! Кровушка льется, призорцы тикают, земля горя напилася! Ой, не ехайте!

Алеру затрясло.

– Как это – кровушка? Куда призорцы убежали? О чем он говорит, Элай, Тахар? Что в этом городе?

– Да… плетения там раньше делали, – пробормотал Элай, тоже опешивший от напора полевика, – а потом оно как-то захирело, ну и все. Какая кровь? Какие призорцы?

– Вы вчера говорили, что в поле лучше, чем в Мошуке, – напомнила Алера и оглянулась на город вдалеке. – Кто-нибудь мне объяснит, почему?

– Смертоубийства там! – полевик выпучил глаза. – То человеки бьются насмерть, то головы с плахи летят, словно горошины из стручочка, стук и стук по деревяшкам, и пьет земля кровушку людскуйу-у…

– Не самый спокойный город, вот и все, – сказал Тахар, сохранивший полную невозмутимость. – Он раньше-то был просто странненьким, потому что богатый и обособный, ну, вроде Кали, только там посуда, а в Мошуке – плетения из лозы, там спокон веков мастера жили, ну ты ж должна помнить…

Алера задумалась, сильно нахмурив лоб. В памяти шевелилось что-то из рассказов жреца про мастеровые города, это верно. Дескать, в довоенные времена, при спокойной и сытой жизни, для всего Ортая большую важность имела река Скьяль, по которой можно добраться до самого Эллорского моря у границы с Меравией. И почти такую же важность имели дороги, которые проходили через мастеровые города, а сами города тогда были богатыми и страшно важными. До того важными, что государева наместника утверждали на место только при согласии городского схода, да и утвержденного наместника могли потом попросту вытурить, если он делал что-то, пришедшееся не по душе горожанам.

А потом, после войны, когда стало не до мастеров и не до торговли, города утратили такую большую важность, и… Что и? Алера не помнила. Не помнила даже их названий и чем они там занимались – только теперь друзья подсказали, что в Мошуке делали плетения, а в Кали… нет, название города было незнакомым, но диковинную красоту от «стекольных мастеров» доводилось не раз встречать на городских рынках, в тавернах, гостевых домах. Даже у некоторых жителей Лирмы имелись вазочки, кружки, лампы из стекла: тонкого и толстого, цветного и прозрачного, как сам воздух.

Что до плетений – не после войны они захирели, а куда позднее, потому как для новорожденной Алеры заказывали плетеную люльку «от мастеров», только не говорили, что от мошукских – считалось, что это и так всем понятно. И еще, когда Алера была ребенком, Орим покупал себе короб, где у него хранились всякие штуки для тренировок детей – подвесы для манекенов, ступеньки, веревки. Старый короб к тому времени окончательно развалился, и Орим торжественно заявил, что тот был «от мастеров» и прослужил десятки лет исправно, потому следующий тоже купил «от мастеров», для чего, правда, пришлось целых три раза ездить в Килар на торжище.

А про кровь, плаху и убегающих призорцев жрец ничего не говорил, и никто другой не говорил. Разве призорец может убежать? Куда и для чего?

– Слухайте, слышайте! – затопотал ногами полевик. – Мне-то братец банник все пересказал, когда в Даэли побежал от этого неуважения, когда не стало больше его моченьки…

– В Даэли?

– Да вы откуда такие свалилися, а? По всему краю призорцы в Даэли тикают, давно уже тикают, потому как не стало нам уважения и почитания в родных землях, а мы-то теряем силушку, ежели в нас не верят, ничего не можем тогда. Мне-то еще ничего, про меня еще многие путники помнят и зверушки тоже уважат всегда, а от те призорцы, что в города поперлися за своими человеками, тем житья давно уж нет, уж лет писят, как нет им житья, так они и тика-ают, ой, лишенько-о!..

Друзья переглянулись. Похоже, им встретился свихнутый полевик, потому как не могло, конечно, быть всех этих странных вещей, про которые он говорил, и сами они никогда не слышали, чтобы призорцы куда-то там уходили. Что в городах их мало – это правда, призорцы близки к природе, они не любят столпотворений, высоких домов и каменных стен, но так всегда было, а не только полвека назад! Правда, и города в последнее время становились все больше и многолюдней…