Рошани Чокши - Корона желаний [litres]

Они любили друг друга.

Меня снедали угрызения совести. А может, так действовал яд – ногу я уже совсем не ощущала.

Мы победили. Могли уйти. И если за свободу придется заплатить чувством вины… что ж, похоже, я уже так пресытилась эмоциями, что новой даже не замечу.

Я моргнула, и перед глазами вновь предстало искаженное болью лицо Капилы.

Неправда.

Чувство вины нарастало. Так всегда: оно строит и строит, возводя в сердце башни и лестницы, пока человек не вместит в себе целый город безнадеги. Моя вина уже затмевала вселенную.

Викрам что-то шептал, но голос его доносился с тысячи концов. Когда я в очередной раз споткнулась, он подхватил меня на руки, и я не воспротивилась.

Едва мы добрались до вершины лестницы, Змеиный король протянул вверх синий флакон.

– Теперь вы знаете правду, – хрипло произнес он. – Но знайте и другое. Каувери может изгнать или пленить меня – это ничего не изменит. Передайте ей, что раз она так переживает за сестру, то вряд ли порадуется, когда Капила зачахнет на ее глазах.

Я никак не могла сфокусировать взгляд. Стискивала челюсти, напрягала разум. Я пришла в Алаку, чтобы избавиться от угрызений совести, а не обзавестись новыми. Да, я выскажу Каувери все, что думаю, даже если тем самым лишусь шанса выбраться. Я заглажу вину.

– Гаури? – будто издалека позвал Викрам. – Гаури!

Я пыталась сосредоточиться на нем, вытолкнуть слова изо рта, но боль начала разъедать кости. Со всех сторон вдруг хлынула тьма, сгущаясь, пока не поглотила меня целиком.

Стоило давно понять, что ничего не происходит без причины. В ашраме Викрам заставлял себя бегать так быстро, как только мог. Ученики шутили, мол, ему помогает спрятанная в сандалиях пригоршня молний, и он думал, будто выжимает из себя все соки, чтобы доказать это. Викрам ошибался.

Все эти тренировки готовили его к сегодняшнему дню.

Пока он бежал, голова Гаури билась о его грудь. Она казалась такой легкой, словно само ее существо уже потихоньку ускользало прочь. Нежные губы посинели, и сердце Викрама болезненно сжалось. «Только не снова, – думал он. Требовал. Молил. – Только не снова».

Синий флакон с ядом Змеиного короля в руке с тем же успехом мог быть букетом синих цветов. И бледные губы Гаури – губами кое-кого другого… Викрам моргнул, и вдруг почудилось, что ему семь и он опять на краю скалы. А внизу, на дне, переломанное тело матери. Весь день и всю ночь он уговаривал ее проснуться. А потом лишь сидел, прижав колени к груди и не в силах говорить, потому что каждое слово в его горле превращалось в отчаянный крик. Викрам вспомнил волосы матери, веером разметавшиеся по камням. Вспомнил белых насекомых, что копошились в ранах на ее руках. И странно изогнутую шею, и обращенное к свету лицу, как будто она просто наслаждалась солнцем. Вот только губы были разодранные и синие.

Викрам ненавидел страх. Ненавидел его зубы, что впивались в нутро и лишали такой удобной, уютной слепоты. Они вытаскивали на поверхность все самое сокровенное из глубин сердца. Однажды Викрам уже стоял у обрыва и созерцал этот страх. Страх остаться в одиночестве. Тогда материнская любовь была для него неугасимым светом, нитью, что вела его на протяжении всей жизни… а потом оборвалась, бросив в кромешной тьме и вынудив, словно слепца, на ощупь искать очертания своего будущего. Теперь, когда он прижимал к груди бесчувственное тело Гаури, тот же страх прояснил взор. Викрам видел ее. Только ее. Глупо было говорить, мол, он не может ее потерять. Гаури никогда ему не принадлежала. Она не вещь, на которую можно заявить права. Но с ее появлением жизнь Викрама вновь наполнилась светом, и лишиться ее – значило погрузиться во мрак, из которого он уже никогда не выберется.

Гаури была бледна, кожа ее блестела от лихорадочного пота. Жар не спадал с тех пор, как отравленная вода коснулась ее ноги. Голубое пламя струилось по обнаженной лодыжке, грозя сжечь Гаури заживо без единой струйки дыма. И под ногами Викрама горела земля.

Насколько он знал, в Алаке не было лекарей. А если б и были… речь шла об отравлении ядом, и лишь одни иномирные создания пропитали им всю свою жизнь. Но согласятся ли они помочь? Викрам даже подумывал принести Гаури прямо в шатер вишканий, но они бы наверняка увидели в ней лишь раненую и легкую добычу.

Так что он рванул по лестнице в их с Гаури покои и, тяжело дыша, опустил ее на кровать. Губы совсем посинели. Влажные от пота волосы спутались. Викрам смахнул пряди с ее глаз и прикрыл Гаури одеялом. А затем выскочил из комнаты и побежал прямиком к вишканьям.

В полдень вокруг царило ленивое оцепенение. Из шатра, щурясь от солнечного света, выбралась парочка посетителей. Очереди не было, так что вход стерег единственный охранник. Викрам глубоко вздохнул. Вероятно, он совершает самый глупый поступок в жизни. Ничто не гарантировало, что ядовитые куртизанки не причинят вреда человеку, еще и явившемуся к ним добровольно. Может, он даже умрет здесь. Отравится, как Гаури. Но Викрам должен был попытаться.

Он смело шагнул внутрь и тут же наткнулся на нескольких вишканий, возлежащих на подушках. Рядом двое посетителей, запрокинув головы, наслаждались мерцающими над ними желаниями. Одна из куртизанок – потрясающе прекрасная, с золотыми волосами и темными глазами – поднялась и окинула Викрама внимательным взглядом, отдельно задержавшись на разорванных штанах и неприятной ране на руке (не смог увернуться от осколка стекла). Зрачки вишканьи расширились от возбуждения. Или от голода. Или от всего сразу.

– Мне нужно срочно поговорить с одной из ваших сестер. Ее зовут Ааша. Она знает меня.

Выражение ее лица изменилось.

– Ааша? Что тебе от нее надо?

– Моя… – Викрам запнулся, подбирая верное слово, – соратница по турниру серьезно пострадала. Она умрет от яда, если не получит помощь.

– И ты решил, что одна из нас раскроет свои секреты ради спасения человека? – усмехнулась вишканья.

А затем из невидимых комнат высыпали остальные и окружили Викрама потным кольцом. Сначала они смотрели на него с любопытством, круглыми от удивления глазами, но постепенно удивление сменялось чем-то иным, зрачки расширялись, губы приоткрывались. Викрам так стремился скорее вернуться к Гаури, что даже не подумал о том, сколь желанным окажется для вишканий его страстная жажда. Они принюхивались, резко склоняя головы, словно обдумывали, как бы побыстрее выцарапать из него сладкую пищу.

– Смерть от яда не самая плохая, – пропела первая куртизанка. – Ты мог бы дать ей умереть. Мог бы заполучить всю славу. Забрать оба желания, и свое, и своей соратницы. Мог бы пожелать невосприимчивость к нашим прикосновениям. – Она шагнула вперед, призывно протягивая руки. – Мы приятная компания.