Мари Бреннан - Мемуары леди Трент: Тайна Лабиринта [litres]

Более всего изумил меня тот факт, что перед нами – пустыня в самую зеленую ее пору: зимние дожди близились к концу, и все вокруг пребывало на пике цветения. Островки скудной зелени надолго сменялись твердой, спекшейся почвой, на коей не росло ни былинки, но стоило нам перевалить очередную возвышенность – и взгляду открывался ковер из дикой лаванды или алых анемонов, раскинувшийся в низинке меж двух холмов. Месяц-другой – и все это исчезнет без следа, сожранное верблюдами или выжженное, иссушенное неумолимым солнцем, однако в сей краткий промежуток времени пустыня словно кидалась из крайности в крайность – от мрачного, унылого бесплодия к чудесам жизни и красоты.

По ночам холод пробирал до костей, хотя дни были теплыми и неизменно солнечными. Солнце палило немилосердно; чтоб защитить лицо и шею, мне приходилось надевать и шляпу, и платок, а обнаженную кожу мы, не-ахиаты, смазывали особой мазью, дабы избежать ожогов. Правда, действовала мазь не так хорошо, как мог бы надеяться, например, Том, страдавший от солнца более всех остальных, но лучше уж хоть что-то, чем ничего.

Сейчас, задним числом, мне кажется, что этот монотонный, гладкий путь в пустыню был чем-то наподобие знака свыше. Нет, великим делам вовсе не обязательно должны сопутствовать тяготы и лишения, и экспедиция, начавшаяся без неурядиц, вовсе не обязательно пойдет вкривь и вкось… но почти весь мой опыт свидетельствовал об обратном. Посему иррациональные предрассудки подсказывали, что мне следовало бы насторожиться: такое безоблачное начало могло означать, что мы либо ничего не добьемся, либо немедленно по прибытии столкнемся с неприятностями.

У аритатов – Пустынная мать и пустынный отец – Гальбы – Задранный верблюд – Огонь в ночи

Шатры аритатов тянулись вдоль края вади цепочкой островерхих темных силуэтов на фоне зелени. Среди шатров расхаживали верблюды. Количество их – и шатров, и верблюдов – просто поражало: ведь я полагала, что кочевники должны жить мелкими группами, не более пары дюжин человек. Однако дело обстояло совсем не так. В то время племя аритатов занимало более трех сотен шатров (таков принятый среди кочевников метод подсчета населения) и владело десятками тысяч верблюдов. Конечно, в стойбище, куда мы прибыли, жили не все аритаты – все племя собирается на одном месте крайне редко, – однако и эта отдельная группа могла похвастать более чем полусотней шатров, в каждом из коих жило до десяти человек.

Подъехав поближе, мы спешились, и сопровождавшие нас ахиаты подбросили вверх по пригоршне песка (облако песка и пыли в воздухе служит в пустыне знаком мирных намерений). В ответ двое кочевников оседлали верблюдов и поскакали нам навстречу.

При сей первой встрече мои скромные лингвистические способности, как обычно, оказались не на высоте. Конечно, мой ахиатский улучшался день ото дня, но говоры сельских жителей всегда значительно отличаются от речи горожан, а именно городской (и не просто городской, а литературной) речью я и пыталась овладеть до сих пор. Из наших сопровождающих на городском диалекте лучше всех говорил Юсуф, отчего мы и общались в основном с ним, но, оказавшись среди кочевников, он словно бы перешел на некий совершенно иной язык.

Встречавшие указали нам шатер, стоявший в некотором отдалении от остальных. Провожаемые любопытными взглядами множества мужчин, женщин и детей, высыпавших из своих шатров, мы повели верблюдов туда. Ширландцев они видели не впервые, так как до нас, в самом начале всего этого предприятия, здесь побывал отряд наших солдат, высланный разведать обстановку, но я была первой ширландкой, посетившей их стойбище, да еще выглядела в платье цвета хаки весьма экзотично.

Шатер, куда нас отвели, стоял в стороне от других из-за его величины: если большая часть шатров держалась всего на одной центральной опоре, создававшей внутри одну «комнату», и лишь немногие могли похвастать тремя, в этом шатре их насчитывалось целых пять. У порога нас ожидал человек, одетый роскошнее остальных – в длинный белый (насколько сие позволяла обстановка) балахон. Это был шейх местного клана, хаджи Наиль ибн Даббас, человек, в иные времена не подчинявшийся бы никакой высшей власти. Теперь же, с учреждением единого управления пустыней и городами, он подчинялся в некоторых вопросах Хусаму ибн Рамизу. Благодаря сему факту и нашему статусу гостей, он приветствовал нас с величайшим почтением.

Нас немедля усадили на подушки и подали кофе с финиками. В углу, скрестив ноги, сидел человек, игравший на местном струнном инструменте под названием «ребаб». Снаружи зарезали и принялись разделывать верблюда для нашего ужина – и вовсе не одного из тех, что возят грузы в походах. Таким образом, мясо его было нежным, что также является знаком немалого уважения. (Естественно, все это выпало на нашу долю не из-за собственных наших заслуг, а потому, что мы прибыли от Хусама ибн Рамиза. Накормить нас жестким мясом старого верблюда или, что еще хуже, не подать верблюжатины вовсе было бы непростительным оскорблением в его адрес.) К нам присоединилось еще несколько человек из клановой знати, а остальные слушали у входа, стараясь не упустить ни слова из нашей беседы.

В кои-то веки мы не столкнулись с вежливым (а порой и не слишком-то вежливым) изумлением, с которым столь часто воспринимают нашу работу. Многим людям трудно понять, отчего мы с Томом рискуем жизнью ради каких-то научных знаний… однако стоит сказать им, что эти знания можно применить в войне – и никому даже в голову не придет сомневаться в нашем умственном здравии. Наиль ибн Даббас особой воинственностью не отличался, так как с приходом к власти нынешней династии калифов аритаты зажили жизнью куда более мирной, чем прежде, однако воинскую доблесть ставил превыше всего остального и, зная, что мы изучаем драконов с военными целями, всячески это приветствовал.

В присутствии людей, облеченных властью, мне всегда делалось не по себе, и потому я была только рада отужинать с женами и прочими родственницами шейха, а не в мужской компании. И обрадовалась еще сильнее, когда мы наконец-то покинули шейхов шатер. К тому времени снаружи совсем стемнело, путь освещал лишь тоненький серп луны, и мне оставалось только одно – слепо полагаться на Юсуфа. Так мы пересекли стойбище и подошли к еще одному шатру, ничем не отличавшемуся от остальных, крытому темным войлоком из козьей шерсти.

Полог над входом, с наветренной стороны, был приподнят. Внутри шатра мерцал неяркий свет. Сторожевой пес встретил нас лаем, но кто-то, выступив наружу, потрепал его по макушке, и лай стих. Несмотря на полную темноту, по одному лишь силуэту, я тут же узнала Сухайла – и, в свою очередь, замерла от неожиданности, точно так же, как он, увидев нас во дворе дома брата. Конечно, я знала, что он в пустыне, у аритатов, но это племя состоит из множества кланов, разбросанных по множеству стойбищ. О том, что Сухайл именно здесь, меня никто не предупредил.