Сергей Малицкий - Достояние павших

– А это не мы взяли, – начал дышать на замерзшие руки Дилб. – Это Лэн и сказал. Он меч из раны и вытаскивал, кстати. Он же когда-то дружинным лекарем был, многое знает. Да и меч до сих пор может в руке удержать. Будете его по поводу зелья мучить, заодно и о мече спросите. Только пить ему особо не давайте, а то толку от тех расспросов… Брата моего он во всяком случае убедил. Все, что ли? Может, теперь и перекусить время? Я уж распорядился накрыть стол. Ног уже не чувствую. Да и курточка у меня не под этот мороз.

– Все сходится, – пробормотал Клокс. – Пакля, чтобы заткнуть рот. Веревка, чтобы связать. Снадобье, чтобы усыпить. Мешок – чтобы упаковать…

– Какого размера мешок? – спросил Мадр.

– Не очень большой, – наморщил лоб Дилб. – Взрослого человека не засунешь, как ни складывай. Подростка если только. Такого как Казур или как Дора. Да и остальных. Только подросток такого здоровяка, как этот нюхач, никогда не проткнет. Тем более девчонка. Я уж не говорю про его морду. Эта баба… Алаин, когда его осматривала, пригладила ее. Пригладила, да обтерла. Побледнела вся, как будто мужа своего к погребению готовила. У него ж клыки были оскалены, когда его нашли. И все в крови. Он язык себе клыками порвал! Видано ли такое? Так вы идете к столу или нет?

– Пригладила, выходит? – шагнул к двери Клокс. – Но не поцеловала? Слезу не пролила? А? Хозяйство-то у него было живым на зависть. Ладно… Нас-то не заставят мечи оставлять на входе?

– Как можно? – замахал руками Дилб. – Вы ж по королевскому делу!

– Мы по поручению Священного Двора, – поправил Дилба Клокс. – И сделай одолжение, не можешь молчать – болтай. Только не выбалтывай ничего, что так или иначе узнаешь о нашем дознании.

– Никогда! Могила! – пообещал Дилб.

Более всего обеденный зал главного трактира Дрохайта напоминал утробу огромного зверя, которого выпотрошили и закоптили не только снаружи, но и изнутри. Черные квадратные колонны, подпирая такие же черные стены, гранеными ребрами поднимались чуть ли не на сорок локтей вверх и уже там соединялись такими же черными стропилами на центральной балке простой двускатной, но по своей величине невообразимо тяжелой крыши. Где-то там же наверху имелись окна, но то ли стекла в них были мутны от той же копоти, то ли самих окон не хватало, только света в трактире тоже был явный недостаток, и отсветы сразу четырех каминов и нескольких светильников на длинной дубовой стойке лишь сгущали тьму по углам. Дойтен сразу убедился, что уследить за окраинами огромного помещения почти невозможно, тем более, что народу в трактире оказалось немало, вот только народ этот как будто был преисполнен тревоги, потому как ни пьяных криков, ни песен не доносилось вовсе, а вместо этого раздавалось нудное гудение, как гудит ветер в слишком высоком дымоходе – захлебываясь, но не воя. «А ведь гудит этот ветер так сотни лет, не меньше», – подумал Дойтен, озираясь. Странной была древность этого зала и всего города. Она оборачивалась не ветхостью и стариной, а как будто вечностью. Убийство какого-то нюхача на ее фоне казалось малозначимым происшествием.

Еда оказалась простой, но сытной, как раз такой, какую и любил Дойтен. Мясо на ребрах не было ни пережарено, ни пересушено, а выдержано ровно настолько, чтобы не сваливаться с кости, а влажно сниматься, услаждая вкус. Тэрские лепешки были мягкими, сливовый соус кислым, а вино терпким, но тоже неплохим, скорее всего молодым ашарским. Упиться им было бы во всяком случае непросто. И подсластить его тоже было чем. Медовые пирожки так и таяли во рту. Дора, которая как раз и подавала их к столу, во всяком случае не могла сдержать слюну, глядя на их румяные бока, но когда Дойтен пододвинул ей пару, со вздохом замотала головой, хотя запах цветочного меда издавала, казалось, вся – с головы до ног. Пригляд, похоже, за слугами был в трактире строгим. Во всяком случае таких же, как Дора, металось по залу еще четыре человека, но кто из них был Казур, Дойтен гадать не стал. Одно было плохо. Все эти едоки в зале, и в самом деле похожие на бывалых охотников и рыбаков, явно знали, кому накрыли стол почти у самой стойки, и нет-нет, да оборачивались в ее сторону. В другое время Дойтен отвечал бы на каждый взгляд язвительной улыбкой, но сейчас, согреваясь, он лишь блаженно радовался тому, как тяжелы становятся его веки.

– Почему губы у нюхача были порваны? – спросил вдруг Клокс, когда, насытившись, Мадр вместе с Дилбом удалился, чтобы посмотреть выделенную храмовым старателям комнату, а заодно комнату нюхача и, может быть, злополучную лестницу, под прикрытием которой был выдолблен тайник на месте убийства.

– Не знаю, – зевнул Дойтен. – Приступ бешенства? Не похоже. Помнишь, как охранника главного храма придавило деревом во время урагана? Спину ему перебило? Мы еще с Мадром относили его в мертвецкую, когда он преставился. У него тоже губы были изгрызены. Может, и язык, я не проверял. Спросил у лекаря, в чем дело. Тот сказал, что умирал охранник тяжело. Присадило так, что он даже пальцем не мог шевельнуть, крикнуть от боли был неспособен, только и мог, что глазами хлопать, да собственные губы грызть. Не хотел бы я так сдохнуть…

– Лекаря тут нет… – пробормотал Клокс. – Или есть, но, насколько я понял, никто его не звал. К мертвому лекаря не зовут обычно. Вот же погань, как бы не завязнуть здесь. Может и в самом деле? Описать это чудовище, да двигать к дому? Нет, нельзя так… Надо найти убийцу…

– Чего они ждут от нас? – потер глаза Дойтен. – Уже все головы открутили в нашу сторону. Ты посмотри, вон у того лупоглазого, у которого клык из-под губы торчит, сейчас глаза лопнут, как он их таращит! Как сели за стол, так он не отвел их ни разу! Чего им надо? Чего они хотят?

– Покоя, – пробормотал Клокс, потягивая вино из медного кубка. – Думают, что развлечений, но на самом деле покоя. Как крестьянин, который, сидючи в телеге, проклинает ухабы и ждет не дождется, когда лошадь дотащит его повозку до мягкой и привычной грязи.

– И застрянет там, – ухмыльнулся Дойтен.

– Для того мы и здесь, – вздохнул Клокс. – Чтобы не застрял.

– Зачем нам его убийца? – спросил Дойтен. – Ясно же, что, не убей он этого нюхача, сам бы жертвой стал. И еще неизвестно, живым бы его положили в тот мешок или мертвым? Зачем он нам?

– Не знаю, – задумался Клокс. – Пока для ясности, а там как пойдет. Я ведь читал в храмовых уложениях о подобных тварях. Копался в древних свитках. Ты даже представить себя не можешь, какие сказки там иногда попадаются. Особенно если рукописи помечены храмовой меткой – сомнительно, не подтверждено, нет свидетельств. Об этом чудовище там было сказано, что подобная тварь должна быть создана не собственной волей.