Джей Кристофф - Годсгрейв [litres]

Аркад просто смотрел на нее, на его лице ясно читались скорбь и злость.

– Мне не нужны утешения, – продолжила Леона с гневом в глазах. – Мне нужно увидеть этого ублюдка на гребаных коленях. Если хочешь служить мне, Аркад, молю тебя, служи тем, за что я тебе плачу. Приведи меня к победе.

Леона вновь склонилась над гроссбухом, подперев рукой голову.

– Можешь идти, – добавила она.

Аркад постоял еще с пару секунд, не произнося ни слова. Но в конце концов…

– Ваш шепот, – пробормотал он. – Моя воля.

Крупный мужчина развернулся и проковылял из кабинета, закрывая за собой дверь. Как только он исчез, Леона уронила перо. Поджала губы и сделала пару прерывистых вдохов. Яростно вытерла глаза.

Но слезы все же взяли верх, и женщина вновь посмотрела на бутылку на столе. Солнечный свет блестел на стекле. На этикетке кроваво-алого цвета.

Леона опустила голову, и каштановые локоны скрыли ее глаза.

– Отец , – сплюнула она.

В дверь постучали.

– Четыре Дочери, кто там еще? – требовательно спросила Леона.

– Простите, ми донна, – сказал страж, заглядывая внутрь. – С вами хочет поговорить магистра.

Женщина вздохнула и убрала волосы с лица.

– Хорошо.

В кабинет вошла Антея и закрыла дверь. Леона выпрямилась на стуле и взяла перо, всем своим видом источая образцовое самообладание. Магистра остановилась перед ней, откинув длинную седую косу, и склонила голову.

– Что такое, Антея?

– …Домина, вы знаете, что я всегда служила вам верой и правдой, – в ее глазах засияла тревога, когда она посмотрела на бутылку золотого вина. – И никогда бы не причинила вам вреда.

– Разумеется.

– Я знаю, что отец давит на вас финансово. Мне бы не хотелось обременять вас очередными проблемами. Я долго думала, стоит ли вообще говорить об этом, но…

– Антея, – спокойно перебила Леона. – Говори, что хотела.

– …Дело в Аркаде, домина.

Донна посмотрела на дверь, за которую совсем недавно вышел экзекутор.

– И что с ним?

– Он знает.

Леона отложила перо и откинулась на спину стула, хмурясь.

– Что знает?

– Леона, – многозначительно сказала магистра. – Он знает .

Мия сидела в лазарете и слушала завывания неночного ветра, дующего с океана. Перемена в температуре принесла приятную прохладу, но ее было слишком мало, чтобы дышать стало легче. Чуть раньше, когда она, прищурившись, посмотрела на горизонт, ей показалось, что там уже виднеется третье солнце, застывшее на краю мира. Вскоре оно взойдет и начнется истиносвет; ужасная жара, гомонящая толпа и целый океан крови.

Сквозь каменные стены просачивались обрывки разговоров ужинающих гладиатов, и Мия услышала, как Мясник пожаловался на вкус приготовленного Пальцем «рагу». Тот, в свою очередь, под улюлюканье и крики гладиатов, громко проинформировал Мясника Амая, куда он может засунуть это рагу, если оно ему не по душе. [44]

Лицо Мии расплылось в улыбке и тут же скривилось, когда Личинка намазала ее щеку алоэ и мятой. Рану слегка покалывало. Девочка кивнула каким-то своим мыслям и наложила новую повязку на лицо Мии, осторожно закрепив ее.

– Рана быстро заживает, – сказала она. – В следующий раз сможем обойтись без повязок.

– Отлично, – ответила Мия. – Спасибо.

– Взбодрись, вороненок, – раздался хриплый голос позади нее. – Даже при всей твоей миловидности нельзя называть себя настоящим гладиатом, пока не заработаешь парочку шрамов.

Мия повернулась к Мечнице, зевающей на соседней плите.

– Ну, в таком случае, – улыбнулась девушка, – ты самый настоящий гладиат, который когда-либо выходил на пески, Мечница.

– Да уж, – ухмыльнулась та. Женщина подняла правую руку, по-прежнему обмотанную бинтами. – Она определенно будет настоящей красавицей.

– Ты уже можешь ею двигать? – тихо поинтересовалась Мия.

Двеймерка посмотрела на Личинку, которая покачала головой.

– Еще слишком рано, – заявила девочка, – чтобы говорить что-то наверняка.

Мия с Мечницей обменялись встревоженными взглядами, но промолчали. В лазарет вошел Палец, неся деревянный поднос с четырьмя горячими мисками. Когда он торжественно поставил свою ношу, Мия осмотрела повара с головы до ног, гадая, сколько человеческих органов он использовал в своем шедевре на сей раз.

– Ужин, – объявил он. – Ешьте, пока теплое.

– Вкуснятина, – улыбнулась Личинка. – Спасибо, Палец.

Мужчина взъерошил ей волосы и поплелся из помещения. Мия подняла бровь.

– «Вкуснятина»? – спросила она, когда повар отошел на достаточное расстояние. – Из всех существующих слов это последнее, которое я бы использовала, чтобы описать стряпню Пальца, Личинка.

– Все зависит от того, как ты росла, – девочка пожала плечами. – Попробовав на вкус сырую крысу, перестаешь быть таким привередливым в еде, уж поверь мне.

Мия кивнула и закусила губу, вновь поражаясь, до чего эта маленькая девочка напоминала ей себя. Она тоже росла в суровых условиях, как Мия после смерти родителей. Не боялась высказывать свое мнение. Возможно, была умнее, чем нужно. Девушка знала, что это лишнее. Что это слабость.

Но Личинка ей нравилась.

– Справедливо, – улыбнулась Мия. – Прошу прощения.

– Так ты будешь есть или нет?

– Давай сюда.

Личинка передала Мие миску и подняла бровь, глядя на вторую пациентку.

– Мечница?

– Благодарю.

Женщина поставила миску на плиту рядом с собой. Мия наблюдала, как она осторожно берет ложку здоровой рукой, гадая, что с ней станет, если правая так и не восстановится. Как быстро этот мир избавится от гладиата, который не может поднять меч?

В лазарет забрел Клык и с надеждой посмотрел на миску Мии, виляя хвостом. Девушка почесала крупного мастифа за ухом, но ужин оставила себе.

– Как дела у Фуриана? – спросила она.

Личинка кивнула на Непобедимого и ответила с полным ртом:

– Сама посмотри.

Мия отставила миску и, кривясь, поднялась – ее ребра по-прежнему болели, но реального средства им помочь не было, кроме как стараться не шевелиться лишний раз. Она подошла к спящему Фуриану, и ее тень задрожала, в животе пробудился знакомый голод, не имеющий никакого отношения к ужину.

По правде говоря, Непобедимый выглядел немного лучше. К его лицу возвращался цвет, и, коснувшись лба, Мия обнаружила, что лихорадка спала. Морщась от тревоги, она убрала повязки и присмотрелась. Несомненно, раны выглядели ужасно; яд шелкопрядицы разъел мышцы и кожу на груди и шее. Но вместо гнилого, сочащегося кровью месива, которое она видела в прошлый раз, раны приобрели здоровый, чистый розовый оттенок. Вид извивающихся толстых личинок, ползающих по изувеченной плоти Фуриана, по-прежнему вызывал тошноту, да и пахло от него далеко не розами. Но, слава Черной Матери, гнилое мясо исчезло.