Питер Бигл - Последняя из единорогов [litres]

– Суз, мы знакомы лишь пару часов, но я готова сейчас же поставить все мои деньги до последнего грошика – да и деньги Шмендрика тоже – на то, что всю твою брачную ночь ты проспоришь со своим избранником. Как бы то ни было, мы со Шмендриком не женаты. Мы просто вместе, вот и все. И уже очень давно.

– О, – ответила я. Я и не знала никого, кто жил бы вместе так, как рассказала она. – Ну вы все равно похожи на семью. Вроде как.

Лицо Молли не переменилось, однако она обняла меня за плечи и на мгновение прижала к себе. И прошептала мне на ухо:

– Я бы не вышла за него, даже будь он последним мужчиной на свете. Он же дикую редьку в постели грызет. Хрумк, хрумк, хрумк, и так целую ночь – хрумк, хрумк, хрумк.

Я захихикала, и высокий мужчина оглянулся на нас от ручья, в котором он мыл сковородку. В последних лучах солнца его зеленые глаза светились как свежая листва. Один глаз подмигнул мне, и я почувствовала то же, что чувствуешь, когда в жаркий день твою кожу обдувает ветерок. А он снова взялся за сковороду.

– Долго нам добираться до короля? – спросила я у Молли. – Ты сказала, что живет он недалеко, а я боюсь, что грифон еще кого-нибудь слопает, пока меня нет. Я должна быть дома.

Молли покончила с моими волосами и легко потянула за них, чтобы я подняла лицо и взглянула ей в глаза. Они были серыми – такими же серыми, какими зелеными глаза Шмендрика, и я уже знала, что они могут темнеть или светлеть в зависимости от ее настроения.

– Что, по-твоему, произойдет после твоей встречи с королем Лиром, Суз? – спросила она. – Что было у тебя на уме, когда ты отправлялась искать его?

Я удивилась:

– Ну, я скажу ему, чтобы он ехал со мной в нашу деревню. Он присылал к нам рыцарей, но от них толку не было, значит, ему следует самому заняться грифоном. Он же король. Такова его работа.

– Да, – согласилась Молли, но так тихо, что я ее еле расслышала.

Она легко прихлопнула меня по руке, встала и перешла к костру. Могло показаться, что она собирается добавить в него хворосту, но Молли этого делать не стала.

Мы выступили в путь рано утром. Некоторое время я сидела впереди Молли, однако Шмендрик вскоре забрал меня к себе, чтобы поберечь раненую ногу ее коня. Ехать с ним было удобнее, чем я думала, тело его было местами костистым, местами уютным и упругим. Говорил он мало, но почти все время пел – иногда на языках, из которых я не знала ни слова, иногда глупые песенки собственного сочинения, которые смешили меня, например, такую:

Чудес он никаких не творил, ну может быть, один раз, когда к нашему коню прицепилась ворона – из чистой вредности, никакого гнезда рядом не было; она налетала на него, и бедняга приплясывал, и пугался, и отскакивал, и я едва не свалилась на землю. В конце концов Шмендрик повернулся в седле и посмотрел на нее, и через минуту откуда ни возьмись взялся ястреб и погнал ворону, и она с воплями забилась в колючие кусты, куда ястреб за ней не полез. Наверное, это была магия.

Мы выбрались на дорогу, проложенную по очень красивой земле. Деревья, луга, маленькие долинки, склоны холмов, поросшие не знакомыми мне полевыми цветами. Видно было, что дожди здесь идут гораздо чаще, чем в нашем краю. Хорошо все-таки, что овцы едят меньше коров. Они просто идут вслед за козами, а козы где только ни бродят. Вот наша деревня овцами и живет, а что поделаешь? Нет, та земля мне нравилась больше.

Шмендрик сказал, что она была такой не всегда.

– До Лира здесь лежала голая пустыня, в которой ничего не росло – ничего, Суз. Говорили, что на землю наложено проклятие, в некотором смысле так и было, но об этом я расскажу тебе в другой раз.

Люди вечно дают детям такие обещания, терпеть этого не могу.

– Однако Лир изменил все. Земля до того обрадовалась, увидев его, что расцвела прямо в тот миг, когда он стал королем, да с тех пор и цветет. Вся, кроме бедного Хагсгейта, но это тоже другая история.

Когда речь заходила о Хагсгейте, голос Шмендрика становился тише, а говор медленнее, и казалось, что он разговаривает не со мной, а с кем-то еще.

Я обернулась, чтобы взглянуть на него:

– Как по-твоему, король Лир поедет со мной, чтобы убить грифона? Мне кажется, Молли думает, что не поедет, слишком он стар.

До той минуты я и не знала, что меня это тревожит.

– Ну конечно поедет, девочка. – Шмендрик опять подмигнул мне. – Он никогда не мог устоять перед мольбой попавшей в беду девицы, и чем тягостнее и опаснее было предстоявшее дело, тем пуще радовался. Если он не прискакал в твою деревню по первому зову, так наверняка оттого, что был занят другим героическим предприятием. Я совершенно уверен, едва услышав твою просьбу, – не забудь только правильно выполнить реверанс, – он схватится за свой огромный меч и копье, приторочит тебя к седельной луке и помчится к вашему грифону так, что дорога задымится. Молодой или старый, он всегда был таким. – Шмендрик взъерошил сзади мои волосы. – Молли слишком все усложняет. Это ее обыкновение. Мы те, кто мы есть.

– А что такое «реверанс»? – спросила я. Теперь-то я знаю, мне Молли показала, а тогда не знала.

Он не засмеялся, разве что одними глазами, и жестом велел мне повернуться к дороге, а сам снова запел:

Я узнала, что король, когда он был молод, жил в замке, который стоял на скале над морем меньше чем в одном дне пути от Хагсгейта, но замок этот рухнул, – Шмендрик не сказал мне, по какой причине, – и король построил в другом месте новый. Я пожалела об этом, потому что никогда не видела моря, а хотела увидеть – хочу и сейчас. Правда, я и замка ни одного не видела, если на то пошло. Слушая Шмендрика, я прислонилась к его груди и заснула.

Ехали они медленно, чтобы дать коню Молли время выздороветь, но после того как его копыто зажило, мы прошли почти весь остаток пути галопом. Ничего волшебного или даже особенного в их конях не было, однако они могли скакать часами и не уставать, а когда я помогала протирать их и чистить, оказывалось, что они и не вспотели. Эти кони и спали подобно людям, лежа на боку, а не стоя, как наши.

И все-таки, чтобы добраться до Короля Лира, нам потребовалось трое суток. Молли сказала, что о рухнувшем замке у него сохранились дурные воспоминания, потому он и построил новый как можно дальше от моря и сделал его ничем не похожим на прежний. Замок стоял на холме, и король мог видеть каждого, кто приближался к нему по дороге, однако крепостной ров отсутствовал и стража в доспехах тоже, а над стеной замка развевался всего один флаг. Синий, с изображением белого единорога. И все.