Владимир Ильин - Коронный разряд [litres]

– Нет, мне!

– А ну тихо там! Ладно, слушайте… – Вздохнул, посмотрел на алеющий рассвет и понял, что в ближайший час сон мне не светит точно.

Из тысяч путей, находящих свое начало в городах и весях огромной державы, только малая часть не позволит достигнуть столицы. Так устроены империи, что все дороги стремятся к центру: словно малые ручьи, вливаясь для начала в реки, в составе речных вод достигают моря-океана.

В отличие от природы, главные дороги государства могут быть не столь полноводны и величественны, ибо всерьез зависят от жадности и достатка хозяев земли, по которой они проходят.

Так, широченные и залитые светом магистрали Казанского ханства, призывающие к лихачеству и скорости на радость мытарям, притаившимся с радарами в кустах, вдруг ужмутся ближе к Нижнему Новгороду до двухполосного недоразумения, не освещенного даже в ночную пору. Все потому, что князья Городецкие, владеющие той землей, не сильно рады высочайшему повелению, разрезающему их вотчину пополам скоростной трассой, оттого без особого энтузиазма относятся к поддержанию чужой воли. К Владимиру дорога нехотя станет трехполосной, демонстрируя с обочин виды полузаброшенных деревянных изб и покосившихся заборов с облезшей краской. Тут просто бедны – той честной бедностью, от которой сам главный город будет чист и спокоен по ночам, но в праздники не расцветет тысячами салютных огней. Старое в этом княжестве старится без внимательного присмотра бульдозеров и экскаваторов, в отличие от столицы, а новым считается хорошо окрашенное старое. Не повезло князьям Владимирским с ресурсами на родной земле – песок, торф да гравий с щебнем. А еще честь , которая не позволяет отнять недостающее у соседей, не дает стать наемниками или «союзниками» за хорошую плату. При такой-то дикой силе, унаследованной от предков… Но на жизнь им хватает и на три полосы дороги – тоже.

Ближе к подмосковным владениям трасса конечно же расцветет многоуровневыми развязками, величественными эстакадами и иными признаками императорского домена, собравшего нити всех финансовых потоков страны. Но стоит пути перетечь по кольцевой автостраде на другой край города и удалиться от столицы, вновь начнутся бесчисленные истории о том, почему этот отрезок широк и прекрасен, а другой – тянется едва ли не грунтовкой без знаков и указателей через заброшенное поле.

В иной раз и не поймешь, что за дорога под ногами и в каком направлении будет стольный град. Однако есть надежный признак, по которому легко и без посторонней помощи можно определить, к столице ли ведет путь и насколько вы к ней близки. Достаточно сравнить стоимость кофе на двух заправках – ближе к Москве будет дороже.

На больших расстояниях наценка почувствуется не слишком сильно – процентов на десять – пятнадцать за сотню километров. Близость к Подмосковью умножит цену вдвое, а на въезде в Балашиху за эти деньги вам уже перестанут улыбаться. Потому что улыбка – это сервис и он оплачивается отдельно. Внутри третьего транспортного кольца стоимость возрастет повторно и не перестанет этого делать до самого центра города, заодно уменьшая порцию напитка.

Из окна ресторана, в котором мне довелось встретить десятый час этого утра, были видны белые стены Кремля. А мое кофе в крошечном стаканчике из белой керамики стоило таких денег, что невольно представлялось, как много полезного и хорошего можно взять на эту сумму в другом месте. По старой памяти пересчитал в порции мороженого – выходило четыре коробки, и от этого накатывала светлая грусть.

Но в ином месте такие встречи провести не получалось. Потому что по другую сторону овального стола расположился Милютин Борис Игнатьевич, бывший генерал-майор Имперской службы безопасности собственной персоной.

У Бориса Игнатьевича была серьезная проблема. Месяц назад ему поручили несложное задание, а он его провалил. Этим предложением легко подытожить историю, как-то рассказанную мною Артему в упрощенном виде.

Но даже если развернуть ее целиком, то она вряд ли прибавит в деталях: я пожелал купить одну пустяковую услугу в руководстве ИСБ, а Борис Игнатьевич посчитал, что его руководство слишком занято для моей просьбы, так что плату за нее он лучше прикарманит и преподнесет в виде подарка от себя лично. Мол, не было никакого Максима Самойлова, а есть щедрый и внимательный к интересам начальства подчиненный, который засиделся без повышения на своей высокой должности. Там, глядишь, и звездочкой на погонах станет больше, на худой случай – орден какой перепадет. А если все пройдет гладко, то в конце пути ожидает личное дворянство и немного землицы за верную службу. Так он и сделал, отделавшись в мой адрес фразой: «В просьбе отказано». Действительно, как я проверю, что мне действительно отказали, хотя и забрали положенную плату?

На беду Бориса Игнатьевича, положительное решение уже давно было получено без его участия, плата обговорена, а он играл роль высокопоставленного курьера. Курьера, который украл вверенный ему груз.

Разнос, который прогремел в высоких кабинетах, был настолько суров и яростен, что потряхивало Милютина – уже полковника – пару дней кряду. Поручение повесили на него, пригрозив вышвырнуть из кресла, если не справится. Тут уже старые заслуги взяли свое – не убирают с таких должностей просто так, да и память о старых «подарках» подчиненного еще не выветрилась из памяти сиятельного начальства. Уж не знаю, какого свойства были эти подарки, но на свою должность Борис Игнатьевич восходил не за один год, пробившись в столицу аж из северо-восточной части Сибири, где курировал интересы государства на золотых приисках.

Ему бы в самом деле выполнить порученное да забыть о собственном промахе – глядишь, к очередному юбилею государя вернулось бы генеральское звание вместе с очередной медалькой за выслугу лет.

Но характер бывшего генерал-майора, уже привыкшего за годы к власти и благолепному страху окружающих, взыграл. Борис Игнатьевич за свою жизнь ломал судьбы, держал за глотку мелких аристократов, разрушал концерны и приказывал губернаторам. Мысль, что он должен, как нашкодивший ребенок, заниматься унизительным заданием какого-то мальчишки без роду без племени, заставляла его яриться и строить планы. Планы, как ломать судьбы, держать за глотку, разрушать и приказывать; он умел и иные вещи, но от приятного и привычного сложно отказаться. По итогу замысла, должно было выйти так, что я сам откажусь от просьбы, возместив все его финансовые и моральные неудобства. Еще было бы хорошо представить меня, наглеца, преступником и моральным уродом, о личном знакомстве с которым высокому начальству даже вспомнить было бы неловко. Все это стало бы идеальным выходом из ситуации с его, Милютина, точки зрения. Выполнять же порученное честно – означало проиграть и остаться вульгарным вором.