Н. Джемисин - Пятое время года [litres]

Сиенит хмурится, берется за перила, чтобы выпрямиться после особенно сильного порыва ветра, который дует вверх по обрыву.

– Неизвестные?

– Группы. Фракции, вовлеченные в какой-то конфликт, о котором мы ничего не знаем и в который вляпались по чистой случайности.

– Фракции Стражей ?

Он насмешливо фыркает.

– Ты говоришь так, будто это невозможно. А что, у всех рогг одна цель, Сиен? Или у всех глухачей? Даже у камнеедов могут быть свои разборки.

И одному Земле ведомо какие.

– Значит, одна из этих, хм, фракций направила этого Стража, чтобы убить нас. – Нет. Пока она не сказала Стражу, что именно она активировала обелиск. – Меня .

Алебастр мрачно кивает.

– Думаю, что он отравил меня, думая, что я послужу триггером для обелиска. Стражи не любят карать нас на глазах глухачей, если такого можно избежать – вызовет ненужную симпатию населения к нам. Это нападение среди дня, на глазах у всех – крайняя мера. Нам повезло, что он не попытался отравить тебя. Даже со мной это сработало бы. Любой паралич влияет также и на сэссапины. Я был бы абсолютно беззащитен. Если бы…

Если бы он не смог привлечь силу аметистового обелиска, припахав сэссапины Сиенит, чтобы сделать то, чего не смог он сам. Теперь, когда Сиен лучше понимает, что он сделал той ночью, это кажется еще более мерзким. Она наклоняет голову.

– Никто из них ведь не знал, на что ты способен. Верно?

Алебастр тихонько вздыхает, отводит взгляд.

– Даже я сам не знаю, Сиен, на что способен. То, чему научил меня Эпицентр… в какой-то момент мне пришлось об этом забыть. Пришлось разработать собственное обучение. Порой мне кажется, что, если бы я мог просто думать иначе, если бы смог избавиться от того, чему они научили меня, и попытаться сделать что-то новое, я мог бы… – Он замолкает, задумчиво нахмурившись. – Я не знаю. Правда не знаю. Может, к лучшему, что ничего не вышло, иначе Стражи прикончили бы меня давным-давно.

Это полубред, но Сиенит понимающе вздыхает.

– И у кого была возможность послать Стража убить…

Выследить десятиколечника. До усрачки напугать четырехколечника.

– Все Стражи – убийцы, – с горечью говорит он. – А у кого есть власть приказывать Стражу, я не знаю. – Алебастр пожимает плечами. – Ходят слухи, что Стражи подчиняются Императору – то есть это последняя власть, которая у него осталась. Или это ложь, и юменесские семьи Лидеров контролируют их, как и все остальное. Или ими управляет сам Эпицентр? Без понятия.

– Я слышала, что они сами себя контролируют, – говорит Сиен. – Возможно, это все пересуды галек.

– Возможно. Стражи так же незамедлительно расправляются с глухачами, как и с роггами, когда им надо сохранить свои тайны или если глухач просто встал у них на пути. Если у них есть иерархия, то знают ее только сами Стражи. А вот как они делают то, что делают… – Он делает глубокий вдох. – Это какая-то хирургическая процедура. Все они дети рогг, но сами не рогги, поскольку в их сэссапинах есть что-то, отчего эта процедура действует на них лучше. Какой-то имплант. В мозг. Одному Земле известно, как они об этом узнали и когда начали такое делать, но это позволяет им отключать орогению. И дает другие способности. Куда худшие.

Сиенит ежится, вспоминая звук разрывающихся сухожилий. Ладонь ее руки пронзает резкая боль.

– Однако он не пытался тебя убить, – говорит она. Она смотрит на его плечо, которое до сих пор заметно темнее, чем рубашка, хотя, наверное, от движения присохшая кровь выкрошилась, и ткань уже не прилипает к ране. Там свежая кровь – видимо, снова кровоточит, но, по счастью, не сильно.

– Этот нож…

Алебастр кивает.

– Это фишка Стражей. Они кажутся сделанными из обычного стекла, но это не так. Они, оказавшись в теле орогена, каким-то образом разрушают то, что делает нас такими, какие мы есть. Как это делают сами Стражи. – Он вздрагивает. – Никогда не знал, как это ощущается – жжет, как огнем подземным. Нет, – быстро говорит он, не давая Сиенит открыть рот. – Я не знаю, почему он пырнул меня. Он и так уже оглушил нас обоих, я был так же беспомощен, как и ты.

Вот оно. Сиенит облизывает губы.

– Ты можешь… ты все еще…

– Да. Это проходит через несколько дней. – Он улыбается, видя облегчение на ее лице. – Я же говорил, я уже так сталкивался со Стражами.

– Почему ты велел мне не позволять ему прикасаться ко мне? Обнаженной кожей?

Алебастр замолкает. Сиенит поначалу думает, что он снова уперся, но затем смотрит на его лицо и видит тень на нем. Потом он моргает.

– Когда я был моложе, знал другого десятиколечника. Когда я был… Он был чем-то вроде ментора. Как Шпат для тебя.

– Шпат не… Ладно, не бери в голову.

Он все равно не слышит ее, погрузившись в воспоминания.

– Я не знаю, почему так случилось. Но однажды мы гуляли в Кольце, просто наслаждались прекрасным вечером… – Он резко замолкает, затем смотрит на нее с кривой, почти болезненной усмешкой. – Мы искали место, где могли бы поговорить наедине.

О. Возможно, это кое-что объясняет.

– Понимаю, – не к месту говорит она.

Он кивает, тоже не к месту.

– Как бы то ни было, появился тот Страж. Без рубашки, как тот, которого ты видела. Он ничего не сказал, зачем он здесь. Он просто… напал. Я даже не видел как, все так быстро случилось. Как в Аллии. – Бастер проводит рукой по лицу. Он захватил Гессонита [5] Разновидность граната. удушающим приемом, но недостаточно сильно, чтобы по-настоящему задушить его. Ему нужен был контакт кожа-к-коже. Затем он просто держал Гесса и скалился , пока все происходило. Как будто это было самое прекрасное зрелище в мире, эта ломка.

– Что? – она почти не хотела знать этого и все же хотела. – Что делает кожа Стража?

Челюсти Алебастра сжимаются, играют желваки.

– Она обращает твою орогению внутрь тебя. Так мне кажется. Не знаю, как лучше объяснить. Но все то внутри нас, что может сдвигать тектонические плиты, запечатывать разломы и все такое прочее, вся та сила, с которой мы рождены… Стражи все это направляют на нас.

– Я… я не…

Но орогения не действует на плоть напрямую! Если бы было так…

…О.

Он замолкает. На сей раз Сиенит не подталкивает его.

– Да. Так-то вот. – Алебастр качает головой, затем смотрит на деревню в скале. – Идем?

После такого рассказа трудно идти.

– Бастер. – Она показывает на свой мундир, пыльный, но в котором все еще можно узнать черную форму имперского орогена. – Сейчас каждый из нас в лучшем случае гальку сдвинуть с места может. А этих людей мы не знаем.

– Понимаю. Но у меня болит плечо, я хочу пить. Ты тут нигде текучей воды не видишь?

Нет. И пищи тоже. И вернуться назад, на материк, вплавь через такую ширь воды просто невозможно. И это еще если бы Сиенит умела плавать, а она не умеет, и если бы океан не кишел чудовищами из сказок, а они, вероятно, реальные.