Алекс Маршалл - Пепел кровавой войны [litres]

В любом случае обеспокоенность этими мрачными возможностями только отвлекала ее от насущных проблем. И, судя по тому, как разворачивались события, появление генерала Чи Хён с ее фальшивыми кобальтовыми могло показаться новому парламенту Диадемы подарком судьбы в сравнении с другими желающими испортить инаугурационный бал. Что будут делать эти дилетанты, если Черная Папесса приведет имперский флот обратно в пролив Скорби? Или если возрождение Джекс-Тота вызовет непредсказуемый хаос, как опасалась Индсорит? Или еще проще – если какой-нибудь предприимчивый аристократ из соседней провинции, объединившись с имперским полковником, нападет на Диадему, чтобы занять престол?

Пусть даже во впечатляющие, по всеобщему признанию, ворота Диадемы никто не постучится в ближайшие десять лет, все равно сомнительно, что эти люди смогут мирно управлять городом больше ста дней, пока новый виток борьбы за власть не приведет к еще большим беспорядкам. Она шла на это сборище в оптимистичном настроении, но после многочасовых заунывных речей и противоречивых идей относительно будущего Диадемы уже не была уверена, что сможет сотрудничать с новым правительством.

Однако Мордолиз задремал у ее ног, а если ему сделалось скучно, это хороший признак, правда?

– Мне не нравятся эти речи о мучениках, – проворчала Индсорит из соседней исповедальни. – Особенно когда их произносит служитель Вороненой Цепи.

– Ничего, он уже заканчивает, – ответила София, глядя, как кардинал воздевает перевязанные руки к небу, подчеркивая свой посыл о необходимости новой, более мягкой интерпретации гимнов Цепи. – И к тому же его действительно распяли, так что я могу понять, почему он завис на идее мученичества.

– Если он так стремился стать мучеником, то пусть бы и дальше висел, – сказала Индсорит, и София едва не позабыла про все то дерьмо, что творилось вокруг.

Не то чтобы шутка вышла смешной, просто было очень приятно видеть, что Индсорит окончательно выздоровела, швы затянулись и снова проявляется ее характер. Индсорит выжила, и выжила она благодаря тому, что София в кои-то хреновы веки поступила правильно, отправилась в Диадему, вместо того чтобы порвать с кобальтовыми, как поначалу задумала. Год назад в занесенной снегом ледяной пещере посреди Кутумбанских гор она мечтала о том, как будет истязать Индсорит в наказание за убийство Лейба и других жителей деревни, а теперь они вместе дурачатся, сидя в церкви, как девчушки, которых родители силком затащили на мессу.

Подняв израненные руки, Индсорит произнесла:

– Во всяком случае, И’Хома последовательна в своем безумии. Меня она терпеть не могла, но протыкать гвоздями своих же приспешников…

– Говорят, даже кое-кто из святого престола кончил тем же, что и множество простых верующих. Один мятежник рассказывал, что это было похоже на вопящий от боли лес, и, хотя дикорожденные вскоре сняли распятых, многие успели истечь кровью.

Эти разговоры о казненных кардиналах, епископах и жрицах разбудили Мордолиза. Он поднял голову и окинул взглядом переполненный Дом Цепи.

– Удивительно, что дикорожденных не распяли вместе со всеми, – заметила Индсорит.

– Думаю, И’Хома собиралась уничтожить анафем прямо в их монастырях, – предположила София. – Как там они называются, Норы? Но видимо, кто-то из тех, кому поручили передать отравленные кадила, не выполнил приказ и предупредил дикорожденных, так что они успели разбежаться.

– Стоит только заговорить о Вороненой Цепи, как сами мы начинаем казаться разумными правительницами.

– Не торопись с выводами, – ответила София, изо всех сил стараясь не улыбаться, и тут же поразилась: когда в последний раз ей доводилось сдерживать улыбку, а не вымучивать ее?

С той хмельной ночи в кухне замка, когда София неожиданно разоткровенничалась с Индсорит, она ощущала все большую легкость в общении с женщиной, от которой меньше всего ожидала дружеского участия. Объясняй это хоть схожим личным опытом и вытекающим отсюда сходством мировоззрений, хоть просто природным родством душ, но связь между ними все крепла. Возможно, сыграло роль и то, что Индсорит была довольно миловидна. Но София встречала много очень красивых людей, которые вызывали у нее лишь отвращение, так что этой причине не следовало придавать особую важность.

– Полагаю, ты не получила религиозного воспитания? – спросила София заскучавшую подругу.

Индсорит тряхнула рыжими волосами, сделала глоток из серебряной фляги и протянула ее Софии.

– Демоны тебя подери, нет, конечно. Моя мать ненавидела цепистов даже сильней, чем твоих кобальтовых. Ну хорошо, может, и не сильней, но близко к тому.

– Что ж, о вкусах не спорят.

София не взяла фляжку, зная, что там всего лишь холодный калди, и не желая еще больше раздражать горло, ведь она и так почти непрерывно курит кукурузную трубку. Возможно, из-за малого объема чашечки София старалась набить ее поплотней, как всегда выходило с этими кукурузинами. Во имя шести демонов, которых она связала, нужно отыскать подходящий корень вереска и вырезать приличную трубку.

– Теперь моя очередь угадывать, – сказала Индсорит. – Я вижу тебя девушкой из набожной семьи, поющей в церковном хоре… откуда прямая дорога в женский монастырь.

– Теплее, теплее, – усмехнулась София.

– Но грехопадение с усбанским миссионером лишило тебя всего.

– Тьфу ты! – София невольно представила себе Феннека. – Хочу, чтобы ты знала: у меня нет привычки к таким…

– Тсс! – зашипел подросток с ближайшей скамьи, бросив сердитый взгляд на открытую дверь в исповедальню.

София сделала страшные глаза, но Индсорит уже успела извиниться перед парнишкой.

Вот потому-то из этой девочки и вышла более достойная королева. София терпеть не могла всей этой хрени. Допустим, кардинал на Ониксовой Кафедре действительно многое перенес и встал на правую сторону, когда И’Хома объявила о своих безумных планах. Допустим, его версия учения Цепи не так глупа и жестока, как старый канон, – он похож на добрых верующих, которые, по словам Лейба, жили по соседству, но ни разу не попытались затащить его и жену в осиновую рощу к замшелому алтарю. Однако, как ни старалась София прислушиваться к словам святоши, все равно не могла переварить его проповедь. А это была именно проповедь. Человеколюбивая, особенно если сравнивать с теми, что звучали в этом Доме Цепи до ее падения, но все же основанная на неизбежном утверждении, что Падшая Матерь следит за всеми деяниями смертных и каждому воздаст по делам его.

– …Поэтому вера в Падшую Матерь сама по себе не является мерилом добра в наших душах, – говорил пострадавший кардинал. – Обманщик без устали ищет возможности обратить наши священные добродетели против нас самих, искушает нас самыми сладостными плодами. Отвергните его. Блаженны гордые, ибо они будут владеть Звездой. Несомненно, эти слова знакомы даже неверующим, но их смысл часто извращают. Это не оправдание тирании и не обращение к низости, наоборот, – это призыв быть такими же сильными и решительными, как наша создательница, и взять власть в свои руки ради спасения мира, не дожидаясь вмешательства Всематери. Мы должны жить так, будто этот бренный мир – единственное, что у нас есть, и пусть нам достанет гордости верить, что мы способны спасти его. Мы должны явить правосудие тем, кто в нем нуждается, а не сидеть сложа руки, полагаясь только на посмертное беспристрастное взвешивание и позволяя преступникам остаться безнаказанными. Не ждите помощи от Падшей Матери, поступайте сами так, как поступала бы она. Спасибо, друзья мои.