Дмитрий Емец - Замороженный мир [litres]

– Вижу, – отозвалась Рина.

В центре лабиринта на небольшом расстоянии друг от друга лежали две закладки. Убрать прежнюю никто не посягнул. Это был камень Митяя, Матрены Аляповой, Тита Михайлова, Сергиуса Немова, Гулка Ражего, Маланьи Перцевой и многих других поколений шныров. Закладка так и лежала на прежнем месте – потрескавшийся камень с сочившейся каплями водой.

С тех пор как новую закладку доставили из Карелии, прошло две недели. С погрузкой закладки в грузовик и потом на железнодорожную платформу дело обстояло непросто. После того удара, который нанес ей саперной лопаткой Сашка, потерявшая доверие закладка подпускала к себе только Кавалерию. Лишь она одна могла касаться ее шероховатых боков и опускать пальцы в мелкие подрагивающие лужицы на обращенной к небу спине камня. Поднять тяжеленный валун Кавалерия, разумеется, не могла, но именно она подводила под него строп и подцепляла его к крюку крана. Пока кран с медлительным усилием поднимал валун, Кавалерия постоянно находилась рядом, касаясь закладки и успокаивая ее.

И вот теперь обе закладки лежали рядом – прошлое ШНыра и его будущее. Недавно Рина смогла воплотить давнюю мечту – подойти к старой закладке и коснуться камня, который прежде не подпускал ее.

Рина долго сидела рядом, обнимая старую закладку и касаясь ее виском. Мелькали обрывки воспоминаний, смазанные картины, звучали далекие полустертые голоса, нечеткие, не позволяющие различать отдельные слова, и чудилось, что ты стоишь где-то в темном лесу, а за лесом – залитая солнцем река, в которой плещутся неведомые тебе люди, и это их радостные крики доносятся издалека. Кто были эти люди? Не те ли поименно забытые шныры пяти минувших веков, прошедшие свой путь до конца?

Из-за того что старая закладка лежала на прежнем месте, а новая – частично на дорожке, частично в царстве хризантем, центр Зеленого лабиринта сместился. Ножка невидимого циркуля перескочила на добрых пять метров в сторону. Лабиринт разросся и доходил почти до пегасни, проглотив значительный кусок прежнего парка и часть круга со вкопанными шинами. Пеги, когда их прогревали перед взлетом, порой останавливались, подходили к лабиринту и, просовывая сквозь ветви морды, фыркали. И сразу же, то ли от звука, то ли от толчка, с кустарников и деревьев Лабиринта тысячами взлетали бабочки и, образуя единый, слитый из многих маленьких ураганчиков столб, поднимались кверху.

Новая закладка походила на спящего медведя, который вытянулся, опустив тяжелую морду на лапы. Его бока точно шерсть покрывал мох, где-то светлый и короткий, а где-то зеленый и густой. В одной из трещин пульсировал цветок с алой сердцевиной – словно бьющееся сердце. Цветка Рина с такого расстояния не видела, но угадывала его по вспышкам. Пульсации цветка были редкими, но не прекращались. Цветок поддерживал связь с двушкой и перекачивал в закладку силы – будто в окаменевшем медведе билось живое, не пожелавшее окаменеть сердце.

Рина вскочила коленями на спину Ядвиге. Школа Меркурия. Правда, Меркурий делал это на скаку.

– Видишь над цветком нечеткий контур? – спросила снизу Кавалерия. – Хотя нет, отсюда ты ничего не увидишь – окошко маленькое, примерно с ладонь! В те мгновения, когда цветок пульсирует, окно приоткрывается.

– Вы видели, как оно отворяется? – жадно спросила Рина.

– Нет, потому что это не окно, а крошечный проход, в который не протиснуться и кошке. А за ним такое же небо. Но все же порой глаз успевает ухватить несостыковку, словно все предметы разом кидаются на свои места, пытаясь внушить тебе, что они были здесь всегда…

– Как вы узнали о нем?

– Случайно. Цветок запульсировал, и вдруг из пустоты появилась бабочка. Просто влетела – и все, а через секунду уже присоединилась к остальным. А в другой раз мне показалось, что изменился рисунок неба. Появилось какое-то новое облачко, плывущее против ветра… Всего на миг. Видимо, это было другое облако, из другого мира!

– И куда ведет это окошко? За Вторую гряду? За Третью?.. Хотя, наверное, не за Третью, ведь тогда влетевшая к нам бабочка была бы живой закладкой.

– Не знаю, – честно ответила Кавалерия.

– Но ведь у вас есть уникум! Рука! Вы могли бы что-нибудь там нашарить! Понятно, что шарить пришлось бы вслепую, но если немного постараться…

Со спины Ядвиги лицо Кавалерии было не разглядеть, но Рина интуитивно ощутила, что брякнула что-то не то. Кавалерия сделала резкое движение.

– Нет, милая моя! – ответила она сухо. – Твоя теория хромает на всю логику! Этого я делать никогда не буду! Жалею, что вообще упомянула при тебе об окне. И вообще кое-кому пора отвести кобылу в пегасню.

Рина выпутала Ядвигу из живой изгороди и, поправив сбившийся недоуздок, повела ее в денник. Ядвига упрямилась. К ее верхней губе прилипли радужные крылья бабочки – точно маленькие усики. Кобыла высунула язык, облизнулась – и крылья исчезли.

Рина заперла Ядвигу в деннике и вышла из пегасни. На площадке у ворот, где Кузепыч обычно парковал шныровский микроавтобус, стоял Макар и, разинув рот, смотрел в небо. Лицо у него было ошеломленное, руками он защищал голову.

– Беги отсюда! Не стой! – заорал он на Рину.

– А что такое? – не поняла Рина.

Рядом неизвестно откуда возник Кузепыч.

– Бабка ежика!.. Тут колесо запасное лежало! Диск новый, новая резина! Куда ты его дел?! – взревел он, обращаясь к Макару.

– Колесико? Да, было такое! – сдавленно согласился Макар, показывая пальцем, где искать новый диск и новую резину. – Сейчас вернется!

Кузепыч задрал голову, пытаясь различить в небе точку размером с песчинку. Это и было то самое пропавшее колесо, которое, достигнув предельной высоты, спешило теперь вниз. Кузепыч взревел и, схватив одной рукой Рину, а другой Макара, рванул к стене сарайчика, в которой усматривал хоть какую-то защиту.

– Сдурел? Оно же тебе на голову сейчас шибанется! – прорычал он.

– А че такое? Я не думал, что так будет. Я льва испытывал! – заявил Макар и, оправдываясь, выдал себя с потрохами: – Со старой закладкой выше пятого этажа никогда не подлетало, а тут…

Кузепыч, взревев, наградил его подзатыльником. Колесо ударилось в землю сразу за оградой ШНыра, оглушительно лопнуло и, кувыркаясь, отлетело на луг. Макар, скуля, кинулся за ворота догонять.

– Двадцать дежурств! Так вот почему у меня диски вечно гнутые были! – летели ему вслед праведные вопли.

Осторожно поглядывая в небо, в которое Макар от обилия ума мог запулить и еще чего-нибудь, Рина продолжила свой путь. Фигурки на нерпи заряжались теперь в любом месте ШНыра. Стоило приблизиться к лабиринту хотя бы до уровня накрененной сосны, как нерпь вспыхивала, и лев, пегас, русалка, сирин и кентавр становились горячими, почти раскаленными.