Дмитрий Емец - Замороженный мир [litres]

Он не столько думал, сколько ожидал вспышки прозрения, зная, что как только увидит нужного пега, вспышка обязательно произойдет. Так художник смотрит на краски или резчик на инструменты – не столько ищет, сколько ждет, пока те сами позовут его руку и глаз.

И вот Меркурий остановился у денника Белого Танца. Белый Танец совмещал два важных качества: был сильным и спокойным. В нырке неспешен, без перепадов. Правда, порой у него случались настроения, но с ними Меркурий знал как справиться.

Возле денника Белого Танца возился Кирюша. В руках у Кирюши была лопата, а в глазах жуткое нежелание убираться.

– Осень – тяжелое время в Подмосковье. Люди простужаются. Вот и я что-то с утра… – издали начал он, собираясь отпроситься с дежурства.

– Дожди скоро. Пойдут. Ров надо копать. Вдоль отмостки, – отозвался Меркурий. Он знал, как разговаривать с такими, как Кирюша. И точно. В состоянии здоровья Кирюши тотчас наметилось улучшение. Его подхватил трудовой ветер и куда-то понес.

– Я не могу копать. Я по пегасне дежурный! – крикнул он.

Вскоре стало слышно, как в соседнем проходе Кирюша пристает к Ларе.

– Что ты вчера сказала продавцу? Только вдумайся! – пританцовывая, требовал он у Лары. – Ты сказала «два килограмма крыльев»! Понимаешь – крыльев! И ты шнырка! Как тебе не совестно после такого летать! Ты же женщина! Вторая ступень мироздания!

– Чего?

– Адам – первая ступень. Ева – вторая! Поняла, темень? Версия два-ноль, говорю!

Кирюша с его энергией и потребностью постоянно пребывать в спрятанном виде в комнате у девушек был главный феминист ШНыра. Он любил доказывать, что женщины и быстрее обучаются, и умнее, и надежнее мужчин, и вообще надо отдать им государственную власть. Но при этом, если какая-то девушка встревала и начинала Кирюшу перебивать, главный феминист вскипал, начинал неприятно жестикулировать и моментально ставил ее на место словами: «Уйди, ребро! Тебе слова не давали!»

Меркурий вывел Белого Танца, почистил его и тщательно – пожалуй, даже слишком тщательно, точно оттягивая что-то, – начал седлать. В деннике у Азы брякнула решетка. Меркурий услышал удивленное восклицание Кирюши:

– Здесь Ул!

– Кто, я? Я разве здесь? – отозвался веселый голос, и рядом с денником возник Ул.

Меркурий и Ул обменялись рукопожатием.

– Привет. Папаша. Ну как. Народился. У тебя. Кто-нибудь, – приветствовал его Меркурий.

– Нет еще. Но уже. Скоро, – незаметно передразнив его, пообещал Ул.

– А как. Яра.

– Ночью потолки. Красит. И со стремянок падает. А днем. Спит.

– Покрась. Сам.

– Я крашу неправильно, чудо былиин, – сказал Ул.

– Само собой, – кратко резюмировал Меркурий, и оба замолчали. Ул и Меркурий понимали друг друга с полуслова и порой общались одними существительными.

«Ночь. Улица», – говорил, к примеру, Меркурий.

«Фонарь. Аптека», – мгновенно откликался Ул.

«Бессмысленный и яркий. Свет», – добавлял Меркурий.

«Да, свет мешает. Придется аптеку через подвал брать», – подытоживал Ул и начинал набрасывать схему, как устроить ведьмам Белдо красивую ответку.

Седлая Белого Танца, Меркурий видел, как Ул возится с Азой.

– Ты. Надолго, – спросил Меркурий.

– Не-а! – откликнулся Ул. – Не хочу Яру одну оставлять. А то непонятки какие-то в Копытово творятся.

– Какие. Непонятки, – заинтересовался Меркурий.

Ул выглянул из денника:

– Даже не знаю, как описать. Вроде бы все попугайно, но люди странные возникают. Вчера какой-то мужик лизал угол нашего дома. Я ему говорю: «Что такое? Кальция не хватает?» А он: «Ваш дом из мороженого!» И тут я вижу, что он приличный кусок дома отъел. С мой кулак точно.

– Ну и. На здоровье, – сказал Меркурий.

– Это понятно, чудо былиин, что на здоровье! Но мне как-то больше нравится, когда психи подгрызают соседние дома. Подальше от Яры. В общем, не стал я его трогать. Мужик обогатился витаминами и ушел. Вечером иду в магазин – а мне навстречу он и еще один мужичок, с кастрюлей на голове. Веревочками ее подвязал и топает себе. Я им: «Привет, мужики! За мороженком выдвинулись?» Мужик с кастрюлей молчит, а тот, что дом ел, мне шепотом объясняет: «Кастрюля ему знаешь зачем? У него голова светится! Антон, покажи!» Тот кастрюлю снял. И точно. Светится голова. Я ему говорю: «Ты бы, мужик, шапку купил». Он опять молчит, а тот, что дома ест, мне отвечает: «Да он бы и рад. Но он шапку сразу прожжет. Ему только с кастрюлей и можно».

Меркурий проверил, хорошо ли затянуты подруги.

– Бывает, – ответил он кратко.

– Угу в смысле ага. Ну я перетер с мужичками о том о сем. Вижу, что люди они в Копытово новые. Только мы поговорили – смотрю, девушка какая-то бежит. Хватает меня за рукав и спрашивает: зачем шныры устроили охоту за инкубаторами? И те два мужика вдруг начинают на меня так пристально смотреть, что я начинаю переживать. Думаю: сейчас этот с головой-сваркой меня боднет, а тот, что дома ест, куснет, и придет мне конец.

Ул сказал это со смехом, но Меркурий ощутил, что опасность была нешуточной.

– В общем, кое-как убедил я их, что шныры тут ни при чем. Но инкубаторы и правда пропадают. И это всех здорово тревожит.

– Куда. Пропадают. Инкубаторы. Ты выяснил, – спросил Меркурий.

Ул провел рукой по своему лицу с такой решимостью, словно хотел вообще стереть его. Но лицо осталось на месте.

– Яра выяснила. Девушку эту я к нам домой взял, помыться там, покормиться, а то она малость чумазая была. Ночью в овраге пряталась, когда у нее друг-инкубатор погиб. Рассказывает: они пришли в Копытово вместе. Раньше ее друг все рвался в Подземье на «Китай-городе». А теперь вот в Копытово.

Меркурий Сергеич закончил выбирать опилки из правого крыла Белого Танца. У пегов бывают две вредные привычки, от которых их невозможно отучить. Первая: кататься на спине, загрязняя перья, а вторая: раскидывать крылья в тесном деннике. У пега же в инстинктах не прописано, что он должен жить в тесной конурке.

– Девушка говорит, в фортах творится что-то непонятное. Псиоса не выдают. Долбушин стал неуловим. Белдо и Гай держатся вместе. А инкубаторы все вдруг повалили в Копытово, – продолжал Ул.

От Родиона и Штопочки Меркурий уже знал про взрыв хранилища первошныров – и вот теперь новые известия. Надо было решаться.

– Надо искать. Горшеню, – сказал он.

Ул посмотрел на Белого Танца:

– Вы же собирались нырять?

– Что ж. Сделаешь. Нырну. Позднее, – сказал Меркурий и, отправив на поиски Горшени всех младших и средних шныров, включая дежурных по пегасне, сам пошел вместе с ними.

Он столько раз откладывал решающий нырок, что теперь был почти рад, что у него возник веский повод. Страшно получить окончательный ответ. Лучше сомневаться.

Хорошо, что перед Белым Танцем извиняться не надо. Это не честолюбиво-капризная Аза, которая так и рвется на двушку , и не Митридат, который ни за что не зайдет назад в денник, если его из денника вывели. Белый же Танец всегда рад остаться и поменять опасности полета на две строительные каски овса.