Дмитрий Емец - Замороженный мир [litres]

– Открыто! Давай потники! – сказала она и толчком сдвинула с места западающую дверь.

Макар застыл на пороге, медля входить в денник. Чудилось ему, что едва он сделает шаг, как рядом возникнет Меркурий, вопросительно поглядывая на валяющийся у его ног замок. У Макара даже ухо заныло, словно его уже схватили за мочку стальные пальцы. И главное… главное, что Макару очень хотелось, чтобы так было.

Но Меркурий не появлялся. Вот его старая телогрейка, вот сено, на котором он спал, когда ночевал в пегасне. Вот несколько истрепанных книг по коневодству и пухлая, с множеством подклеенных бумажек, рецептов и вырезок, толстая тетрадь. В эту тетрадь, водрузив на нос железные очки, Меркурий тщательно записывал болезни пегов, прививки, лекарства, когда кого подковали, когда какая лошадь появилась в ШНыре. Это была самая полная летопись по пегам за последние четверть века.

В углу Макар увидел полупустой мешок с овсом, на котором прыгали воробьи. Увидев Макара, они все разом взлетели. Лишь один наглый воробей остался и, неумело прячась за скатанной горловиной мешка, выглядывал оттуда.

– Так вот почему в пегасне всегда были воробьи! Меркурий все время ругался, что мы овес не закрываем. А сам их кормил, – сказал Макар просевшим голосом и стал выносить потники.

Рина наконец решила выйти из денника. К ней подошел Даня, ведя в поводу Афродиту.

– Давно знают? – спросила Рина шепотом.

Даня скосил глаза на Кавалерию, кивнул:

– Вернулся Афанасий. Все рассказал. Это было прямо в столовой, после обеда. Почти никто еще не ушел… Меркурий попрощался, нарисовал круг и крест. Близко Афанасий его не видел, только издали. Сейчас Афанасий поехал отвозить в Москву Гулю.

Больше Рина ни о чем не спрашивала. Если Меркурий нарисовал круг и крест, то это точно навсегда.

– И как Кавалерия все восприняла?

– Очень побледнела, пошатнулась и села на пол. Извинилась, что у нее закружилась голова.

Рина представила себе Кавалерию – как она, тонкая словно девочка, с узкой спиной, сидит на полу в столовой и прячет голову в колени.

– И теперь ШНыр готовится к бою. С арбалетами на змея? – грустно спросила Рина.

– Может, и не только с арбалетами. Мне вот Макс алебарду дал. Здоровенная такая – говорит, во всем ШНыре она только мне по росту, – серьезно отозвался Даня.

Рина попыталась представить себе Даню с алебардой, и ей стало тревожно – но не за Даню, а за алебарду. Даня, как и Фреда, ухитрялся ломать даже то, чего сломать нельзя в принципе. Например, плоскогубцы или напильник, которым пегам стачивали ороговевшую часть копыт.

– Ты не боишься?

– Не знаю. Этот рогрик … сильный, конечно, но насчет бессмертия очень сомневаюсь. Меркурий же ранил его как-то… Правда, никто еще не разобрался как, – пожал плечами Даня.

– А погибнешь? – спросила Рина, с тревогой думая о Сашке, который наверняка будет атаковать рогрика и охраняющих его берсерков среди первых. И что ей, Рине, страшно будет… пережить Сашку.

– Погибнешь – так попадешь на двушку , за Вторую гряду, к Меркурию… – сказал Даня.

– И ты веришь в это?

– Верю. Первошныры же верили! И какие чудеса творили, и какие жизни у них были красивые! И двушку они открыли, и закладки через болото проносили, какие сейчас никому не пронести. А мы не верим – и где наши подвиги? До первошныров никто не поднялся… Ну, может, Меркурий… Так может, и нам рискнуть и поверить?

– Но это же наивно. И просто, – сказала Рина жалобно, но с огромным внутренним желанием поверить.

– Чем проще, тем лучше. Когда веришь сложно, со всякими отговорками, все быстро разваливается и остаются только тоска и тупик. А когда веришь просто – ты наполнен радостью. И эта радость уверяет тебя, что все правильно.

Откуда-то появилась Фреда. Мнительно посмотрела на Даню, на Рину – ей вечно казалось, что говорят о ней.

– Иди! Кавалерия тебя ищет! – сказала она Рине.

Рина нашла Кавалерию у коновязи. Разговаривая с ней, директриса покусывала дужки очков и на Рину прямо не смотрела, лишь изредка вскидывала на нее глаза. Так было проще и Рине и Кавалерии. Каждая несла свое горе отдельно, и обе притворялись сильными.

– Ты видела, как нырял Афанасий? – спросила Кавалерия.

– Мы с Сашкой видели. Мы были на крыше игольного завода… А сам Афанасий не рассказал, где он нырнул? – удивилась Рина.

– Он мало что запомнил. Со стороны иногда виднее. Это правда, что там был Горшеня?

Рина задумалась:

– Да! Точно был!

– Он показывал Афанасию, куда нырять? Точку самого нырка? – быстро спросила Кавалерия.

– Он бежал к пруду и размахивал руками. И потом в этот пруд Афанасий и нырнул. А почему это так важно?

– Афанасий и Гуля не должны были выжить. И границу мира не должны были прорвать. Особенно Гуля. На обратном пути проще: они возвращались в свой мир, но пробить пузырь по дороге туда – невероятное чудо! – сказала Кавалерия.

– Может, пруд им помог? – спросила Рина, хотя понимала, что это глупо. Пруд слишком мелкий, да и нырок – он же не в воду происходит, а сквозь незримую границу мира.

– Все может быть, – отозвалась Кавалерия. – Я помню этот пруд. Как-то зимой пролетала мимо, и меня удивило, что он не замерз, хотя воды там как в большой луже. Но тогда я подумала, что, может, где-то рядом горячая труба. А теперь почти уверена, что пруд – это та самая точка перехода, где Митяй когда-то нырял обратно с закладкой и истончил границу мира. Точку эту ищут ведьмари, чтобы подвести туда рогрика !

– А Гай уже знает?

Кавалерия помедлила с ответом:

– Боюсь, может догадаться. Особенно если кто-то из его берсерков тоже видел нырок Афанасия. Как только будет ясно, что Гай напал на след, мы всем ШНыром немедленно выдвинемся туда и займем недостроенный корпус завода.

Рина знала, что ШНыр, даже если выбьют их всех до последнего человека, не выдержит столкновения с тремя фортами. Сколько у ШНыра хороших бойцов? Макс, Ул, Родион… Ну Сашка, возможно. Меркурия с ними больше нет. А сила новой закладки на тот район не распространяется.

– А что будет, если… – осторожно начала Рина.

Кавалерия сунула руку под потник Цезарю и ослабила подпругу.

– Скоро узнаем, – ответила она кратко.

Когда Рина ушла, Кавалерия вернулась к пегам. На одном из них она увидела седло, которое любил Меркурий. Она подошла и ладонью погладила его потрескавшуюся, во многих местах сшитую кожу.

– Ну вот. А ты беспокоился, что через год-другой его и в ремонт не возьмут. Переживают нас вещи, – сказала она горько.