Андрей Гудков - Сезон охоты. Тень Угрозы. [СИ, Дилогия]

— Я испугалась, что уже не увижу тебя. Сама сбежала… перепугавшись сразу домой прыгнула… У нас там тихо и пыльно… Я села на твое кресло и не знала что делать дальше…

— Рыжая, ты все сделала правильно.

— Нет не правильно! Я должна была прикрыть вас снизу! Я ведь могла это сделать! Могла! Но… испугалась и растерялась…

Я тяжело вздохнул и взял девушку за руку:

— Феникс, сегодня ты первый раз оказалась на настоящей войне. Неудивительно, что ты испугалась, удивительно, что ты в живых осталась.

— Почему в первый раз?

— Стрельба по безоружным, по сравнению с нами, кочевникам не война, а легкая разминка. Как в тире. Стреляй себе по мишеням и главное не задумывайся, что все это живые и разумные существа, а то крышу сразу сорвет.

— А может?

— Запросто, — криво ухмыльнулся я. — Ты вот просто представь, что заживо сожгла несколько сотен людей. Попробуй.

— Не могу, — призналась рыжая. — Это просто в голове не укладывается.

— Вот-вот, не укладывается. К счастью для людей их мозг, как правило, не видит прямой связи между нажатием на спусковой крючок и смертью другого человека. Особенно когда он в нескольких сотнях метров от тебя. Артиллеристам и летчикам сейчас вообще просто — они не убивают людей, а поражают цели.

— Но ведь, они все равно должны понимать, что они делают?

— Они это понимают, умом, — уточнил я. — Но не чувствуют это. А вот тем, кто убивает людей в рукопашной схватке гораздо тяжелее. Их в основном и мучают потом разные послевоенные синдромы.

— А то, что утром мы едва не погибли — это война была?

— Да, потому что именно это и есть война, когда смерть не просто за спиной, она тебя по плечу похлопывает, — негромко ответил я. — Это вот и есть самая настоящая война, когда запросто можешь умереть в совершенно случайной и рядовой стычке из-за чьей-то ошибки в штабе.

Знать бы кто именно додумался отправить вертолет без прикрытия, а то всему штабу морду набить не дадут ведь…

— Но ведь все равно, как, ни крути, а я струсила и сбежала.

Феникс сидела с серьёзным и в тоже время грустным выражением лица. Я не знал, что сказать, ведь если судить строго, то она и вправду сбежала и бросила отряд в опасной ситуации. Но к счастью в лазарет зашел Алексей, проведать меня и Колю.

— А чтобы ты могла сделать? — спросил он у рыжей волшебницы. — Вертолет мог взорваться при падении и все. А так хотя бы ты осталась в живых.

— Но я могла переместиться на землю и потом помочь вам в бою.

— Как? — усмехнулся Алексей. — Как бы ты смогла телепортироваться из падающего вертолета на землю? Ночью, не имея ориентиров и не зная расстояние до земли? Хотя, если ты считаешь себя виноватой, то вот тебе наказание — рапорта напиши за Игоря и Колю.

— Как он кстати? — спросил я.

— Да как обычно, пока ты тут с царапинами прохлаждаешься, он в соседней палатке уже с медсестрами флиртует.

— У него же сотрясение мозга, — удивленно воскликнула Феникс. — Он лежать должен!

— Х-ха, какого мозга Феникс? — усмехнулся я.

Там его отродясь не было… Впрочем, он то как раз лучше нас понимает, что мы на войне и любой день здесь может стать последним.

На прикованную к стене девушку выплеснули ведро холодной воды. Пожилой мужчина в чистых белых одеждах с алой чашей на груди недовольно поджал губы. Крепкий на вид слуга в одежде из грубой некрашеной кожи поспешил вылить на узницу второе ведро воды. Она дернулась, закашляла и мучительно застонала.

— Дочь моя, — тихим и ласковым голосом произнес пожилой мужчина. — Ты готова покаяться в своем грехе? Твоя соучастница давно во всем покаялась и тем заслужила снисхождение.

Девушка не сразу смогла собраться с силами и ответить. Приоткрыв глаза, она посмотрела на инквизитора и с трудом произнесла пару слов:

— В каком грехе…

— В грехе колдовства, заблудшая дочь божья, в грехе колдовства, сиречь магии и ведьмовстве.

— Я не делала… ничего плохого… никому не вредила…

— Ошибаешься. Пастырь небесный наш в мудрости своей установил должный порядок для мира. А маги и ведьмы вмешиваются в него по наущению демонов. Каждый раз, произнося запретные словеса по недомыслию своему али из злобного умысла, маг али ведьма нарушает Божий замысел.

По знаку инквизитора палач взял щипцами из жаровни раскаленный прут и прижал его к бедру девушки. Священник поморщился и поковырялся пальцем в ухе, он терпеть не мог женские крики, но работа есть работа.

— Ты могла бы облегчить свою участь чистосердечным покаянием, но ты упорствуешь в своем грехе.

«Почему… почему так вышло? — устало подумала девушка. Её сознание плыло от боли, голода, жажды и усталости. Кандалы натерли запястья и лодыжки, руки отекли, а вывернутые плечи болели даже сильнее ожогов на ногах и животе. — Я же просто хотела помочь…»

— Покайся дочь моя, и я помолюсь за твою душу и заступлюсь перед Небесным судом за тебя.

«Мама… какой же я дурой была… Другой мир, новая жизнь и магия… ага как же»

— Упорствуешь, — покачал головой инквизитор и опять дал знак палачу. Ведьма дернулась и закричала от боли. — Глупец! Разве ты не видишь, что на её животе и бедрах уже целого места не осталось? Прижги ей грудь.

Сконфуженный палач низко поклонился и, сорвав с девушки остатки балахона, провел раскаленным куском металла её по груди. От боли ведьма опять потеряла сознание.

— Странная она, — задумчиво покачал головой инквизитор. — Слабая и теряет чувства от таких пустяков. Боюсь, на дыбе она умрет быстрее, чем успею задать вопрос.

После очередного ведра воды ведьма пришла в себя.

— Дочь моя, молю тебя, покайся, — с совершенно искренним сожалением обратился инквизитор к ней. — Боль что терзает сей миг твое земное тело пустяк, не стоит даже и сравнивать её с той, что будет терзать твою душу в Нижних мирах. Не бойся смерти, ибо сказано, что жизнь земная лишь подготовка к жизни небесной. Ты слаба телом и рискуешь умереть быстрее, чем покаешься!

— Я каюсь… отпустите меня… пожалуйста…

Инквизитор быстро сделал знак другому своему помощнику, тот сел за стол, схватил пергамен и писчее перо.

— Повторяй за мной: Я сознаюсь и каюсь в преступлении перед Его высокопреосвященством и грехе перед Престолом небесным. Признаю что я ведьма сиречь колдунья, что сбивала с истинного пути верных овец божиих и нарушала Божий замысел, каюсь в своих грехах и молю о искуплении и очищении души.

Девушка с трудом повторила за служителем церкви. Как только она закончила, её тут же освободили от цепей, дали напиться воды и протянули ей пергамен на подпись.