Джосайя Бэнкрофт - Восхождение Сенлина [litres]

– Сто тридцать шесть, – ответил Родион. – Я не верю в великодушие и братские чувства. Так что валяй, скажи, зачем ты избавляешь меня от неприятностей.

– Голл в достаточной степени параноик и без подтвержденных подозрений. Если он найдет хоть одну дыру в кошельке, примется искать остальные, а мне такое не нужно. – Он стукнул аэрожезлом по полу в подтверждение слов, и из-под полой сцены ответило гулкое эхо. Сенлин повернулся к выходу, а потом, словно вдохновившись назойливой мыслью, снова обратился к сутенеру: – Как по мне, девушка стоит по меньшей мере тридцать мин. Такое впечатляющее создание!

Это был слабый стимул, но, возможно, его хватит, чтобы распалить жадность сутенера и купить им немного времени для планирования. Если раньше у Сенлина и были какие-то вопросы, теперь их не осталось: он сделает все возможное, чтобы помочь Волете сбежать от хама с черным сердцем.

Адам не рассердился. Он совсем пал духом, что было намного хуже. Сенлин надеялся, что юноша просто отомстит ему ударом за удар. Но Борей сидел, ссутулившись, в кабине автофургона, его единственный глаз глядел рассеянно, а руки бездумно разминали ногу. Сенлин извинился за удар, и Адам ответил лишь тем, что перестал массировать больное место.

– Он бы тебя застрелил. – Сенлину пришлось кричать, чтобы его можно было услышать сквозь стук поршней.

Обдумывая это, Адам сначала кивнул, затем тряхнул головой и наконец с жалким видом пожал плечами. Казалось, юноша на грани срыва.

– Ему не удалось ее сломить. Ты видел. Она неукротима, – сказал он с подавленной гордостью.

Неожиданно в решетчатом куполе над городом вспыхнула исступленная молния, вынудив их прервать разговор. Шипастый свет пронзил туман и испепелил множество мотыльков и летучих мышей. Когда миниатюрная гроза закончилась, Адам продолжил с новой силой:

– Я несу ответственность за то, чтобы она оставалась несломленной. Я несу ответственность. Я должен что-то сделать…

Сенлину так хотелось ответить, раздуть искру откровения Адама, но он тревожился, что этим лишь подорвет уверенность юноши. Поэтому вместо лекций он признался в собственной неудаче.

– В Купальнях я попробовал быть терпеливым. У меня были метод и график, которых я держался неделями. Я ожидал справедливого результата, надеялся, что башня вознаградит мою самодисциплину… чудесным воссоединением. – Он издал гортанный звук, выражая отвращение. – Если бы я еще какое-то время соблюдал свое расписание и следовал обещанию, я бы сейчас был ходом. У меня нет никаких сомнений. И я бы потерял Марию навсегда.

– Что же ты сделал? – спросил Адам.

– Я обокрал Комиссара. Нет, сперва я придумал план, потом внедрился, далее подольстился, затем проявил коварство – и после этого ограбил Комиссара. – Слабая, но довольная улыбка озарила его лицо. – О, если бы Финн Голл знал, какой бардак я оставил за собой… Уверен, в Купальнях за мою голову назначена награда; возможно, Комиссар готов заплатить за меня маленькое состояние. Я кое-что у него забрал и не сомневаюсь, он хотел бы это вернуть. – Он распознал в своем голосе хвастливые нотки и закашлялся, чтобы скрыть досаду. Надо было направить разговор к изначальной цели. – Я хочу сказать, иногда нужно идти на обдуманный риск, Адам. Мы не можем ожидать справедливости от башни или уважения от власть имущих.

– Обдуманный риск… – Адам нахмурился и вцепился в руль так, что обескровленные костяшки побелели. – У тебя есть план?

– Он все еще формируется, но я знаю, какие кусочки головоломки нам потребуются.

– Что ж, для начала сойдет. И что же нам нужно?

Сенлин загибал пальцы:

– Корабль, команда и ветер.

Адам выпрямился на сиденье, когда до него дошла несуразность списка.

– Я-то надеялся, ты скажешь, что нам нужен кусок веревки и колбаса… – пробормотал он и поскреб жалкую щетину, отросшую за три дня. – Корабль, команда и ветер, ммм? Для такого нужно все как следует рассчитать. А что насчет капитана? Нам понадобится один из этих типов.

Сенлин рассмеялся:

– Давай не будем забегать вперед.

Быстрым действиям помешало чувство долга, которое внезапно захватило Сенлина, Адама и весь порт. Баржи и паромы заходили в доки с такой быстротой, что Сенлину казалось, будто он тонет в ящиках с ромом, торгующихся капитанах и женщинах с глазами как блюдца, чья дорога вела в будуары. Портовые работники, чьи смены длились по двадцать часов и больше, могли бы взбунтоваться, останься у них хоть какие-то силы. Сенлину пришлось забросить бухучет, чтобы помочь на станции взвешивания; весы приходилось загружать и разгружать со скоростью катапульты, обстреливающей осажденный город. Это было безумие, но налаженный Сенлином порядок каким-то образом выдержал: ни одному кораблю не отказали в приеме, никто не скрылся, присвоив ценности; ничто скоропортящееся не испортилось. Автофургоны перегревались, но не взрывались, и после трех дней бурной деятельности порт снова успокоился.

Сенлин отменил вечернее собрание, и, вместо того чтобы ораторствовать, сидел на краю платформы для взвешивания, положив руки на колени, и наблюдал, как люди движутся к туннелю, ведущему в Новый Вавилон. Несколько остановились и попросили его прочитать адрес на листовке, что он и сделал машинально. Стивидор по имени Эмрит попросил Сенлина разобрать записку от возлюбленной. У Эмрита не хватало зуба на видном месте, но, когда он улыбался, дырка не выглядела изъяном. Она напоминала Сенлину ямочку на щеке – этакая привлекательная особенность. В записке, написанной неуверенным, плотным ученическим почерком, Эмрита спрашивали о встрече, просили принести шоколад и делали довольно неуклюжий намек на близость, который Сенлин зачитал с профессиональной отстраненностью врача. Эмрит поблагодарил его за озвученные откровения и присоединился к потоку мужчин, утекающему наружу.

Невзирая на изнеможение, все они были в предвкушении: кто-то собирался в будуары, кто-то в притоны, кто-то в пивные, и все должны были приползти домой в ужасно поздний час, после того, как из них выжмут всю радость, весь их гнев истощится, а тревоги утихнут. Сенлин с некоторым удивлением обнаружил, что ему хочется присоединиться. Ему не помешало бы немного развлечься и забыться. Но нет, предстояло заняться делами.