Михаил Рожков - Хранитель

— Я смотрю, банька-то растоплена, — сказал журналист, выходя из машины. — Прямо как будто ждали меня.

— Чистое совпадение, Пётр Алексеевич. Ванюша, наверное, заскучал, вот и решил баньку растопить.

Не успел мэр договорить, как из двери бани вышел высокий жилистый мужчина лет сорока, одетый в белую рубаху и белые кальсоны. На голове его белела лысина, а лицо украшала длинная окладистая борода.

— Доброго денёчка, господа хорошие! — сказал он и низко поклонился.

— Знакомьтесь, Пётр Алексеевич, это банщик наш, Ванюша. Это он так шутит, вы не обращайте внимания. Проходите вовнутрь, сейчас он вас веничком так отходит, мигом вся грязь и хворь выйдут.

— Спасибо, но я предпочитаю мыться один, — произнёс Ручкин и зашёл внутрь.

Есть что-то в банях магическое. Особенно в русской. Вообще Пётр Алексеевич бани не очень любил и даже к саунам относился равнодушно. Что с него взять? Городской житель, привыкший наскоро мыться в душе и бежать по делам. А баня — это целая философия, которая не терпит спешки и любит обстоятельность.

Ручкин попотел с полчаса, неспешно помылся, мысли его стали чистые, а кожа розовая.

Обернувшись в простыню, он вышел в предбанник, где его ждал, сидя за столом, скучающий мэр. Но мэр был не один, а в окружении кружек пива и вяленой рыбки.

— Присаживайтесь, Пётр Алексеевич, вот пивка холодненького с рыбёхой пожалуйте. Вы не поверите — сам ловил и сам готовил.

— Хорошо-то как! — сказал журналист, сделав большой глоток и разом ополовинив кружку.

— А то! — произнёс мэр. — Это ещё снега маловато выпало. А то в январскую лунную ночь выйдешь из парилки, да прыгнешь в сугроб снежный и понимаешь: вот оно, счастье! Эх, завидую я вам, мне ещё с моим гипсом не скоро удастся попариться.

— Я вот, Захар Аркадьевич, расспросить вас поподробнее хотел, про ваше село, — произнёс Ручкин, закончив с первой кружкой и перейдя ко второй. — Какова численность населения, состав структур и так далее? Так сказать, для общего представления.

— Село наше называется Красный Богатырь, — начал рассказывать Семёнов. — Население небольшое, но очень дружное, целых триста двадцать пять человек. Пять человек в администрации, трое в поликлинике, четверо в полиции. Ещё есть пожарная служба, там два брата работают. Но пожары у нас, тьфу-тьфу-тьфу, большая редкость. В школе два учителя работают, есть своя церковь, кладбище, магазин, и естественно коммунальная служба в лице дворника Фрола. Ну, вы его знаете. Остальные кто чем занят, кто на пенсии, кто на мелкой работе.

— А как вы зарплату получаете, вещи, лекарства где берёте?

— Раз в месяц ворота открывают и заезжает фура. Зарплату раздают, пенсии кому положено. Вещи привозят, топливо, бумагу, ну, в общем, всё, что нужно для жизни.

— Не скучно так жить, Захар Аркадьевич?

— Нет, Пётр Алексеевич. Знаете, я здесь родился, вырос, здесь и умру. Я другой жизни-то и не видел. Да и нравится мне здесь, красота ведь какая, родина моя.

— Да, и вы тут царь и бог.

— Ну, зря вы так, — возмутился мэр. Президент у нас с вами один, а я тут так, мелкая власть, за порядком слежу, за народ свой радею.

Они ещё долго беседовали про жизнь, Пётр Алексеевич сходил несколько раз в парилку, выпил ещё несколько кружек пива и отправился домой. Не обнаружив на столе очередной записки, он лёг на кровать и мигом уснул.

Проснулся Ручкин от того, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел, что разбудил его Пинкертон, возле которого стояли сержант и мэр.

— Как же так, Пётр Алексеевич, — заговорил мэр. — Мы к вам со всей душой, а вы вот нам чем отплатили.

— А с виду интеллигентный человек, — произнёс сержант и зло сплюнул на пол.

— Господа, я, право, не понимаю, что происходит, что за представление? — спросил растерянно журналист.

— Гражданин Ручкин, вы обвиняетесь в убийстве, — громко и чётко проговорил капитан.

— Каком, на хрен, убийстве? — закричал журналист.

— Сегодня ночью был убит Фрол, — произнёс мэр.

— И что? Я-то тут при чём? — спросил Ручкин.

— А при том, — деловито заговорил Пинкертон, — ночью вас видели выходящим из дома Фрола — это раз. У вас был конфликт с дворником — это два. И в доме Фрола мы нашли ваш паспорт — это три.

С этими словами капитан достал из кармана паспорт и предъявил журналисту.

— Ваш?

— Мой, — растерянно произнёс Пётр Алексеевич. — Но я понятия не имею, как он там оказался, я всегда ношу его с собой.

— Разберёмся, — произнёс Пинкертон. — Сами пройдёте в машину или вас в наручниках вести?

— Сам.

Сидя в милицейском «УАЗе» и ловя всем телом неровности дороги, Ручкин размышлял о превратностях судьбы. Безусловно, его подставили, так как он дворника не убивал. Это журналист понимал твёрдо. Но зачем тогда нужно это представление? Наверное, это как-то связано с Самуилом Степановичем и увиденным в школе. Однозначно, что этот химик как-то связан с секретом красной земли. Выходит, и мэр с ним заодно. А кто ещё?

— Выходим, — произнёс Пинкертон, открывая дверь, когда машина подъехала к участку.

Ручкина завели в отдел, открыли камеру и поместили его туда.

— А дальше что? — спросил журналист.

— А дальше после обеда вас допрошу, — ответил полицейский. — Сейчас у меня и без вас дел хватает. А пока посидите, подумайте, может, созреете для признания.

С этими словами Капитан с сержантом ушли, и Ручкин остался один. Он присел на лавку, потом прилёг. Было неудобно. Журналист чувствовал, что приключения его только начинаются. Самое страшное, что он не знал, чем всё может закончиться. Красная земля по факту была отдельным государством, и власть здесь находилась полностью в руках мэра, и сделать с ним тут он сможет всё что захочет. Под эти мысли он и задремал.

— Я поражаюсь вашей выдержке, господин злодей, — раздался сквозь сон голос Пинкертона. — Убить человека, быть пойманным с поличным и потом спокойно спать в отделении полиции.

— Знаете, — сказал Ручкин, открыв глаза и приподнявшись, — у меня друг один есть, он долгое время на скорой помощи работал. Так вот, он говорил: в любой, даже сложной ситуации, если есть свободная минутка, надо вздремнуть, потому что неизвестно, когда в следующий раз удастся поспать.

— Ну так что, злодей, колоться будем? — сказал капитан, открывая двери камеры. — Милости прошу в мой кабинет.

— Пытать будете? — спросил журналист.

— Насмотрелись вы дешёвых сериалов, — ответил страж порядка, ведя Ручкина в кабинет. — Но ваше спокойствие и чувство юмора поражают.

— Знаете, — произнёс Ручкин, садясь в кабинете на стул, — я в стрессовых ситуациях всегда спокоен, волнение наступает потом, когда всё разрешается. И ещё: в такие моменты у меня просыпается дикое чувство юмора. Защитная реакция у меня такая.