Алексей Бессонов - Лабиринт кочевников

Климов открыл водительскую дверь, и упругий колобок в короткой дубленке выпал прямо ему в руки.

– Соскучилась, – сказала Татьяна и потерлась носом о небритую Янову щеку.

– Правда?

– Правда!..

Они засмеялись – искренним, без всякого притворства, смехом взрослых, потертых жизнью людей, которым хорошо вместе посреди этой серой и снежной зимы, давно позабывшей, как выглядит солнце.

– Иди сюда.

Женщина обошла машину, дернула с лязгом боковую дверь и указала Яну на большую картонную коробку из-под компьютерного монитора.

– Это в дом надо.

– Ты что, решила меня на месяц едой обеспечить? – возмутился Ян. – Слушай, это как-то совсем уже… Ты ставишь меня в странное положение.

– На кого мне деньги тратить?

– Ты это серьезно, что ли?

С шутливой укоризной качая головой, Ян поднял коробку и занес ее в дом. Следом за ним вошла Татьяна, на ходу снимая дубленку. В руке у нее была клетчатая хозяйственная сумка.

– Это все потому, что я с утра не ела ничего и с пустым желудком в гастроном заехала, – объяснила женщина, – так что ты не задавайся там особо.

– Ладно-ладно, понял уже. Сейчас макароны сварим, придумаем что-нибудь.

– Да там курица жареная, – Татьяна вдруг присела на обувную тумбочку. – Господи, как же я устала! Весь день за рулем, то на товарную, то на автобазе заказ три часа забрать не могла. А по городу фиг проедешь: скользко, холод, и чистят только центр, а дальше – живите как хотите.

– Зажечь тебе колонку, чтобы умыться? – спросил Ян, ощущая неловкость.

– Спасибо… А, нет, я сама смогу. Ты иди чайник поставь и продукты разбери. Курицу лучше прямо сейчас съесть.

В ванной полилась вода, загудела газовая колонка, а Ян поскорее включил чайник и принялся доставать из коробки колбасу, упаковки копченой рыбы и, наконец, курицу-гриль в двух полиэтиленовых пакетах. Про свои пакеты, замерзающие на веранде, он вспомнил в последнюю очередь.

Холодильник оказался забит почти полностью. Выложив курицу на большое фарфоровое блюдо, Ян вскрыл банку соленых помидоров, нарезал свежий хлеб, заварил чай и со вздохом сел. В прихожей глухо зазвенел телефон, оставшийся в кармане куртки. Чертыхнувшись – ощущение покоя улетучилось мгновенно, уступая место привычной после сегодняшнего утра тревоге, – Климов выскочил из кухни.

– Да, Юра! Что-то новое?

– Ну как новое, Ян Антоныч? Причина смерти непонятна, просто сердце остановилось. Личность покойной… Тут такое: за трое суток у нас два заявления поступило – один шизик загулял, с ним так уже бывало, плюс дедушка старенький в аптеку пошел, а утром на вокзале объявился, пьяный в сиську, ничего не помнит. Так что мимо все. Но тут вот что, Ян Антоныч. Один санитар – тоже, скажу вам, не самый трезвый мужчина – говорит, что вроде как видел ее пару раз на рынке нашем, за Южной – ну, знаете, на Островского…

– Не знаю, – перебил Климов. – В мое время там рынка не было.

– Да был, только тогда пара бабулек там с редиской тусовалась, вот вы и не заметили. Так вот, Ян Антоныч: говорит, что похожа очень. Она там типа подметала, что ли. Осенью дело было.

– Интересное дело, Юра. А так пока ничего больше?

– Ничего пока. Нам тут не до нее сейчас, если честно. Тут, говорят, авторитеты пермские торпед к нам заслали, по Трубному решать хотят.

– Я слышал, Юра…

– Ну вот есть мнение, что чикаться с ними не будут. Так что в городе всякое может случиться, чтоб вы знали.

– Понятно. Спасибо, Юр, – ты звони, как только что-то изменится. Хоть что-нибудь понял?

– Как не понять, Ян Антоныч.

Ян положил телефон на стол, сел. На лбу у него отчего-то выступил пот, он машинально провел рукой и хмыкнул: ситуация складывалась совсем интересная. Вот как только расспросить Татьяну? Напрямую, что ли? И как объяснить ей странный интерес к похожей на цыганку уборщице? Ну вот что тут делать? Климов прикусил губу и некоторое время сидел, уставившись в окно. Никаких разумных мыслей не было, хоть стреляйся. Разве что соврать, будто участковый ходил, фото показывал? А рынок тут при чем?

А-а, ладно… Что будет, то и будет.

Шум в ванной стих. Ян мягко улыбнулся: минуту спустя Татьяна вошла в кухню, облаченная в короткий пушистый халат, на ногах красовались незнакомые Яну тапочки с помпончиками.

– У тебя так тепло, – с мечтательным выражением на лице произнесла она, – не то что у меня в девятиэтажке.

– Да, – кивнул Ян. – К батареям не прикоснешься. Вроде горячий воздух наверх уходит, в мансарду, но все равно не холодно. Ну что, резать курицу?

– Это я сама, – Татьяна достала из ящика буфета нож, попробовала лезвие. – Ты вино открой.

– Ах да!

Ян достал бокалы, откупорил какое-то вино, привезенное Татьяной, сел на свое привычное место под стеной. Ловкие руки с ярко-красным лаком на ногтях разделали птицу, потом Таня вытащила из коробки забытые Яном салфетки, свернула, воткнула в старый стакан синего стекла, быстренько вымытый и вытертый досуха, до того пылившийся на верхней полке буфета.

– Устала, – произнесла она, садясь.

За окном густые сумерки наполнялись снегом, крупные хлопья валили чуть не стеной, но Ян уже и сам чувствовал, что к утру все начнет таять. Пусть ненадолго, но зима отступит, и, может быть, людям даже повезет увидеть солнце – в Заграйске так бывало.

– Как торговля идет?

– Зимой всегда не очень, – Татьяна положила себе на тарелку пару помидоров, куриную ножку и принялась есть – быстро, но при этом как-то аккуратно, деликатно, словно кошка. – Все падает, а сейчас еще и морозы. Ну ничего, под Новый год все компенсируем. Если нормально будет, так еще одну точку открою: есть магазин под аренду на Ерофейке, а там шмотки купить и негде, по сути. Но не буду загадывать, знаешь…

Ян покивал, соглашаясь. Ему нравилась эта ее обстоятельная деловитость. Решив что-то для себя, Таня не сворачивала. Похоже, что и относительно Яна она уже приняла решение: не то чтобы он возражал, но сейчас считал нужным немного тормознуть. Вот только как сделать это без ненужных вопросов или, не дай бог, обид?

Она подняла бокал вина, улыбнулась.

– Давай за встречу, – в улыбке действительно сквозила усталость, настоящая, без всякого кокетства.

Вздыхая своим мыслям, Ян дзинькнул хрусталем, выпил. Он чувствовал себя изрядным уродом: к нему, одинокому и никому уже, скажем прямо, не нужному, пришла женщина, готовая согреть, накормить, разделить с ним эту черно-серую зиму, а он вместо благодарности думает хрен знает о чем.

О трупе в заброшенном доме и о пришельцах из другого мира, ни во что не ставящих жизнь человеческую. Конечно, о них можно забыть. Вот только надолго ли?

– Ты не заболел? – вдруг спросила Татьяна, с тревогой глядя на Климова. – Лицо у тебя какое-то… Спал, что ли, плохо?