Ярослав Гжендович - Конец пути [litres]

Якобы там, на башне, он впадал в транс и странствовал по миру, словно дух, чтобы узнавать многое о наших врагах. Если была в том правда, значит, он нашел заклинание, делающее из него лучшего разведчика в мире. Я начинал понимать, насколько опасны были урочища и потерянные в них имена богов и отчего дед мой карал смертью каждого, кто пытался протянуть к ним руку. Несомненно, каждый командир желал бы иметь блуждающих духов в качестве шпионов, плюющих огнем тварей – во главе отрядов, как и Деющих, что превращали бы вражеское оружие в ядовитых змей. Вот только враг желал бы того же, а это превратило бы войну в столкновение Деющих и дало им власть, о которой не мог мечтать никто из полководцев, а мир, в котором по их желанию могло бы случиться что угодно, быстро превратился бы в огненный ад, где нет законов и в котором невозможно жить. В таком мире единственным законом был бы каприз того, кто оказался бы самым сильным во владении именами богов и у кого тех оказалось бы больше всех.

Ульф утверждал, что нашел способ пользоваться именами лишь слегка, словно прибавляя щепотку приправы в котел. Только там, где это необходимо, и только тогда, когда цели нельзя достичь другими способами. Я кивал, но знал, что ни Нагель Ифрия, ни тот король Змеев таких сомнений не имеют, а еще я знал, что может сделать даже маленькая капля отвара лютуйки, не говоря уже о воде онемения.

Люди Огня тоже принимали это спокойно, хотя я знаю, что они верят, будто деяния при помощи сверхъестественных сил и странных изобретений могут привести в мир погибель под названием «мертвый снег», и что большинство пугает то, что мы делаем.

И все же на короткий период той весны мы познали нечто вроде спокойствия. Было это время солнечных дней, синего неба и спокойного моря. Как раз перед тем успокоились весенние шторма, из нашего порта выплыли зимовавшие в Ледяном Саду корабли, направляясь назад к Побережью Парусов – и стирсманы их понятия не имели, что они застанут дома. Мы обождали, пока не отплывут несколько из них, а когда удостоверились, что на борту одного оказались трое торговцев рыбой из Каверн – Одокар Снежный Ветер, Грюнф Бегущий-с-Лавиной и Баральд Конский Пот, – порт закрыли.

Вспыхнули короткие, однодневные беспокойства, поскольку экипажи немедленно захотели плыть домой, но в порты вошли Братья Древа и успокоили мореходов – довольно аккуратно и благожелательно, кстати, поскольку убиты оказались всего-то человека три-четыре, а остальным достаточно было прописать дубовых палок.

Потом Фьольсфинн произнес перед мореходами, собравшимися на пристанях, речь и объяснил им, что на Побережье Парусов идет война, а их задержали здесь исключительно ради их собственной безопасности. Его прерывали свистом, карканьем и боевыми криками, пока он не объявил, что вынужден нанять все корабли на службу, их владельцы и стирсманы получат по марке, а экипажи по шелягу за каждый день службы для Ледяного Сада.

Мореходы разделились на тех, кто считал, что ставка слишком низкая, принимая во внимание то, как они торопятся, и тех, кто умел хорошо считать; выделилась и группа стирсманов, полагавших, что предложение весьма соблазнительно и что стоит его обсудить. Случилось несколько драк и поединков, а потом воцарилось так себе спокойствие.

В Верхнем Замке кварталы заполнились расставленными в ряды людьми в белых туниках с черным знаком Древа, которые лупят деревянными мечами по вращающимся манекенам, тренируются с арбалетами и новыми устройствами для метания стрел, на арбалеты похожими, разве что побольше, подешевле и попроще в устройстве, а взводят их, упирая в угол стены выступающей деревянной частью, воткнутой внутрь оружия, напирая всем телом: это взводит длинные, кованые дуги из железа. Стреляли из них, уперев в стену, а стрела шла горизонтально и куда сильнее, чем если бы стреляли из простого лука, а потому попасть в цель из него было просто даже самому неопытному стрелку.

Люди Огня все цитировали то, что в Песне Людей говорилось о луках, арбалетах и устройствах, метающих снаряды, а потом часы напролет спорили, нарушает ли машина порядок вещей или нет, – и не могли прийти к соглашению.

Это оружие Фьольсфинн назвал словом, которое понимал только он и повторить которое могли лишь я и Ульф, а звучало оно «гастрафет» или как-то очень похоже. Якобы в древние времена в странах за Морем Звезд на небе их изобрел некий мудрец, чтобы даже дети и женщины, не подходящие для войны, могли встать на стенах города и бить по врагам точнее, чем профессиональный лучник.

В то время я смотрел на все это почти равнодушно, поскольку эти дела казались мне совершенно неуместными перед лицом спокойного моря, синего неба и цветущих деревьев. На острове, где стоял город, было теплее, чем в любом месте Побережья Парусов, а потому тут цвели луга, всходили злаки, леса буквально взрывались листьями, цветами и пением птиц. Я чувствовал себя как некто, гуляющий в саду и радующийся синеве небес над головой, в то время как на горизонте уже появляется полоса облаков, в которых сверкают молнии.

В то время жители уже знали, что город будет атакован, и каждый вечер собирались на площадях, где герольды мастера Фьольсфинна расписывали им, как Змеи жгут поселения, как приковывают людей к частоколам и обливают их, живых, драконьим маслом, как заковывают детей в доспехи, делая из них безвольных стальных тварей с косами вместо рук, и как Змеи напирают в сторону побережья, захватывая корабли у кого только удается. Каждая такая весть вызывала общие крики гнева и ужаса, а к ночи многие из прибывших в город стояли на стенах, глядя на юг и пытаясь рассмотреть хоть что-то в стороне Побережья, хотя были там лишь море и пустой горизонт.

И случилось так, что городские храмы наполнились людьми, и очень многие сменили деревянный знак корабля на серебряное дерево, а потом надели туники с тем же знаком и взяли в руки железо.

У меня в ту пору было мало работы. Утром с другими Ночными Странниками мне приходилось бегать по острову, тренировать бой, стрельбу и прочие умения разведчиков, а потом я либо сидел рядом со все еще молчаливым и отупелым Бенкеем, либо бродил по городу и стенам, вдыхая запах цветущих кустов, плавал за пирсом одного из портов, попивал пиво и занимался другими подобными глупостями. Не было нужды совершать невозможное, красться среди ночи или вставать с оружием против многих. Вот только все время меня преследовало ощущение приближающегося ужаса.

Пару раз я подошел к Ульфу и попросил, чтобы тот дал мне какую-то работу, но тот ответил, чтобы я отдыхал, поскольку скоро у меня будет даже слишком много работы.

Однажды ночью Братья Древа схватили трех мужей, что небольшим торговым кораблем подплыли к укреплениям аванпорта и попытались разблокировать колесо, держащее большую цепь. На другой день толпа, собравшаяся на побережье, следила, как по ветру отплывает старый, едва живой «волчий» корабль под одним малым парусом, на котором нарисован знак Танцующих Змеев. Корабль был пустым, сняли с него все, что только могло пригодиться. Когда он отошел достаточно далеко, но все еще оставался видимым, в залив, над которым стоял город, быстро вошли два «волчьих» корабля со знаком Древа на парусе, борта которых были обиты медью, а на месте баллисты, стреляющей огненными копьями, возвышалось нечто похожее на медную голову птицы с клювом. Корабли развернулись бортами, разрезая волну, и сперва один, а потом и второй догнали идущий под легким ветром пустой корабль. Медные птичьи головы развернулись, и из них выстрелил яркий оранжевый пламень, угасший через несколько ударов сердца.