Ярослав Гжендович - Конец пути [litres]

Он кивнул.

– Ты не понимаешь, что такое для кебирийца клятва. Я не могу объяснить, как это действует. У вас тоже есть клятвы; у тех, с Побережья Парусов, клятвы уважают еще сильнее, но это просто дело чести и честности. Мы другие. Когда кебириец нарушает данное слово, он начинает сгорать изнутри. Я теперь между двумя обязанностями: не оставить брата по оружию в несчастье или сдержать свое слово. Знаю, что первое для меня важнее, но Суджу Кадомле могут этого не понять. Клятва – это клятва. Лучше умереть, чем нарушить ее. И если бы речь шла о моей жизни, я бы умер. Но я еще и наемник, который клялся не бросать своих. А клятва – это клятва… И что мне делать?

Я не имел ни малейшего понятия. Охотней всего я бы развел руками, но, чтобы я ни говорил, тогда уже я понимал, что я – предводитель.

– Ты сказал, что решился. Я ничего не сумею на это ответить, поскольку когда человек сам на что-либо решится, то потом он так и поступит, и так и должно быть: люди вольны решать за себя сами. Но если ты пробудишь Бенкея, а сам падешь мертвым или уснешь с открытыми глазами, как он сейчас, – из того не будет никакого толка. Нас и дальше останется лишь трое. Изменится лишь тот, кто будет лежать. Более того, полагаю, что и сам Бенкей этого не хотел бы.

– Так и не случится. Пройдет немало времени, прежде чем Суджу Кадомле узнают об этом и нашлют на меня мою злую судьбу. Я далеко от дома, а здесь их сила, полагаю, невелика. Но я должен буду призвать демона Ифа Хантерия, поскольку ни один божественный наездник Суджу Кадомле не пребудет сюда. А я присягал им, что оставлю тропу Золотых Глаз навсегда.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, но ты имеешь в виду, что ты – Деющий?

– Я не такой Деющий, как эти. Я не нхаво , который умеет превращать одни вещи в другие, но – кабалаво . Я занимаюсь делами души, умею ее отыскать или пленить, умею также отравить ее на расстоянии или исцелить. Только я не слишком хорош. Быстро прекратил учебу, когда сказал, что хочу сражаться за морями за деньги, и, чтобы уйти живым, я должен был поклясться, что забуду все, чему научился, и что я никогда не стану этого использовать.

– А теперь ты хочешь нарушить слово…

– Я должен. Ни Ульф, ни мастер Фьольсфинн тут ничем не помогут, потому что не разбираются в этих делах. Полагают, что в Бенкее торчит заклинание, словно стрелка из духовой трубки, и хотят его вынуть. Тем временем душа Бенкея была пленена и закрыта на засов в сундучке. Я должен отворить засов и выпустить ее, словно бабочку.

– И что будет потом?

– Если получится – а риск есть, – то Бенкей откроет глаза. Я выскользну от Ифа Хантерии и отошлю ее прочь. А потом я стану тем, кто должен услугу Мсумурумото, Хозяину Гвоздей, и Онайи Бахара, Морской Деве, а еще тем, кого все Суджу Кадомле ищут, чтобы устроить взбучку.

– Если ты знаешь, что делаешь, я хочу тебе помочь, но если передумаешь – я не скажу и слова.

– Не могу. Я уже поклялся самому себе. Мне лишь нужно купить несколько вещей, а ты, Филар, знаешь город. Мне нужны шипы ежовника, большой кувшин аракарана, хотя подойдет и амбрия, пачка бакхуна, живые хлопотуны, красный и черный, самец и самка, горсть новых гвоздей, двусторонний барабан, охра, белая глина, неиспользованный двухлезвийный нож, а для Онайи – грифоново молоко, мед, благовония, раковина, красная шелковая лента и печеная рыба.

– Давай допьем и пойдем, – сказал я, не зная, что обо всем этом думать. – Нас ждет прогулка через половину города. Сперва на Каменное Торжище, потом в Ластовню.

Когда мы вернулись, груженые, словно бактрианы, таща на себе свертки и корзины, с хлопотунами в клетках – верещащими и щебечущими, – печеной рыбой, завернутой в листья, и с другими вещами, Бенкей, как обычно, лежал навзничь, бледный и неподвижный, и смотрел запавшими глазами в сплетающиеся на потолке арки.

– Мне потребуется еще железная миска для углей, нужно убрать кровать и положить Бенкея на пол. Ну и мне нужны шесть танцовщиц для Мсумурумото и шесть танцоров для Онайи. С ними ничего не случится, но они должны быть молодыми и пьяными.

– Это уже не настолько просто, если хочешь все держать в тайне. Мы должны пойти с этим к мастеру Фьольсфинну или искать в Кавернах в домах утех, вот только тогда нас посчитают теми, у которых мало того что странные желания, так еще и денег как у принцев, в итоге обдерут до исподнего.

– Думаю, что лучше поискать в тавернах. Там немало таких, кто охотно пошел бы всюду, где не должен будет платить за очередной кувшин, да еще и в присутствии возжелавшей его женщины.

– А откуда знаешь, что она возжелает?

– Потому что так будет. Мсумурумото и Онайя всегда так делают, когда у них есть возможность войти в шесть тел. Однако с ними не случится ничего хуже того, что бывает на обычных пирушках мореходов.

Оттого я отправился в несколько таверн, где рассказал об обряде странных божеств из далеких стран, который состоит в том, чтобы пить задаром и танцевать; обряд должен проводить дикий кебириец, я же для него ищу шесть женщин и шесть мужчин, что не побоятся таких дел. Встретилось мне там так много людей под хмельком, ищущих дармовой выпивки, так что в конце концов мне пришлось их отгонять, едва не устроив драку. Мне часто приходилось думать, что мореходы наймутся хоть и на галеру, стоит им только сказать, что это задаром. Но тут речь шла о дармовой выпивке, потому не прошла и водная мера, как я привел шесть хихикающих женщин и шесть юношей, испытывающих, хорошее ли эхо гуляет по коридорам Высокого Замка.

Придя, мы застали комнату уже приготовленной: на стенах были нарисованы черным и красным кебирийские узоры, зигзаги, следы ладоней и узоры из глаз, в миске горел огонь, а в воздухе носился запах странных благовоний, от которых хотелось смеяться. Бенкей лежал неподвижно на покрывающей пол шкуре, а Н’Деле стоял посредине в одних штанах, с торсом, покрытым угловатыми магическими знаками, напоминающими человеческие фигуры, замершие в разных позах.

Он дал всем полные кубки, а пока они пили, оттянул меня в сторону.

– Теперь уйди, тохимон, потому что я не хочу, чтобы Ифа Хантерия тебя видели. Пусть они развлекаются и насыщаются теми, кого ты привел, пусть возьмут свои любимые подарки, а потом я склоню их, чтобы помогли отыскать душу Бенкея. Вернись на рассвете, когда из комнаты перестанет раздаваться пение и стук барабана.

Я начал протестовать, как вдруг лицо Н’Деле начало двоиться у меня в глазах и размываться, а на лбу его появилась вторая, а сразу после того и третья пара тигриных глаз, пылающих золотом, а я вдруг пришел в себя на галерее, я шел в неизвестном направлении, вдруг осознав, что солнце давно уже зашло.

Там я встретил Ульфа, что спешил куда-то, хмурый и погруженный в свои мысли.