Ярослав Гжендович - Конец пути [litres]

Мы пристали к противоположному берегу, а после, при последнем свете, собрали четыре массивных фургона, которые везли с собой по частям. Были они устроены так ловко, что сложить их могли и два человека, пользуясь только обухом топора, причем за время, короче большой водяной меры.

Мы вывели лошадей и онагров, которых было восемь. Четверо были для фургонов и должны были остаться, а четверо несли наши припасы и оборудование и отправлялись вместе с нами в Амитрай.

Мы нагрузили фургоны бочками, прихватив их веревками, уже в полной темноте.

– Найдите путь, – сказал Осот. – Я буду вас ждать здесь. Пока что выйду в море, но через десять дней буду на этом же месте, несмотря на то, как пойдет с остальными кораблями. Буду здесь, что бы ни случилось.

Последнее, что следовало сделать, это связать Багрянцу руки так, чтобы он мог править конем, после чего Братья Древа, сидящие на повозках, со свистом погнали онагров, и весь караван нырнул в темноту.

Были мы, как говорили обитатели Побережья, Нитй’сефнаар – а потому и странствовали мы ночью. Конские попоны и наши куртки были выворочены на темную, матовую сторону, даже клинки нашего оружия были чернены сажей, прицепленные к шлемам заслоны скрывали лица, оставляя снаружи только глаза. Мы были тенями среди теней.

Ехали мы так быстро, чтобы повозки в строю могли за нами поспевать, окруженные стражей с арбалетами, готовыми к выстрелу, а впереди ехали двое Братьев Древа, те, что были с Ульфом и знали дорогу.

И все же я постоянно был как натянутая тетива, пытался следить за всем вокруг и видел в тенях что-то пугающее. А все потому, что я был за командира. Не было подле меня ни Снопа, ни Ульфа, никто не говорил мне, что делать, хуже того – я знал, что если ошибусь, то кто-то погибнет. Из-за меня.

Убьет его моя глупость, а не стрела или клинок.

Мы ехали сквозь лес, минуя горные луга и лесные поляны, стараясь держаться близко к линии первых деревьев, и всегда позади оставался заслон из листьев и деревьев. Все время приходилось прислушиваться, не раздастся ли крик козодоя, который означал бы, что наши разведчики наткнулись на угрозу.

Но единственное, что мы слышали, – горловое карканье воронов в ветвях деревьев. Было их странно много, даже для этих мест. Порой мы останавливались, поводя вокруг наконечниками стрел и всматриваясь в темноту, однако карканье, похоже, не было чужими сигналами – просто птицы мрачно перекрикивались.

Так мы и ехали, молчаливые и черные, укутанные тьмой. Даже оси наших фургонов, щедро смазанные дегтем, не скрипели, а когда мы выехали на тракт, то не слышен был и перестук копыт или тарахтение колес, поскольку и копыта, и обода были укрыты насадками из войлока и толстой кожи. Мы знали, что они порвутся, но нужны они были только на ночь. Потом мы отсюда исчезнем, а когда вернемся, нам уже не придется беспокоиться о том, чтобы остаться незамеченными.

Прежде чем настал рассвет, мы прошли путь по ущелью вдоль потока, которого я боялся более всего, поскольку именно он представлял самое удобное место для засады, и потом уже оказались в горах, на той самой поляне, на которой Люди Вороны пытались украсть наших лошадей.

Мы расставили повозки в круг, стреножили коней и онагров, окружили их веревками, обозначив место для выпаса, а потом выставили стражу.

Когда небо посерело, мы даже не стали разжигать огонь – просто разложились по кругу в полной готовности, жуя сушеное мясо и попивая из баклаг разведенное пойло. Напиток был достаточно крепок, чтобы не портилась вода, и достаточно слаб, чтобы каждый ушел спать с трезвой головой.

Никому не нравилось это место, хотя оно находилось далеко от путей и было хорошо укрыто. Когда ветер задувал с запада, приносил хорошо слышимый смрад гари и дух падали, к тому же отовсюду продолжало раздаваться карканье, словно кто-то драл в клочья черные тряпки. Когда все стихло, издалека раздался вой не то псов, не то волков.

Примерно на полдень пришлась стража моя и Н’Деле. У нас была мерная свечка, что показывала время, а потому мы знали, когда будить следующих. Проклятые вороны улетели на рассвете, лес был тих, а потому мы чувствовали беспокойство. Мы обходили лагерь, и тут Н’Деле замер, всматриваясь в стену кустов. Я подошел к нему и глянул в ту же сторону, но не увидел ничего, кроме листьев.

– Кто-то за нами следит, – проворчал Н’Деле. – Все время чувствую это, но ничего не вижу. Странно. Я ведь следопыт. Не так-то просто от меня спрятаться. И все же я знаю, что там кто-то есть, но я не замечаю ничего.

– Враг или друг? – спросил я.

– Это Земля Воронов, – ответил он. – Кажется, у нас нет тут друзей, если не считать таковыми Шепчуших-к-Тени. Но этот просто смотрит и ждет. Еще не решил, кто мы ему.

– Может, послать в ту сторону несколько стрел? – спросил я. – Испугается, даже если мы не попадем. И будет знать, что мы о нем знаем.

– Вот только я не знаю, там ли он, куда я смотрю, – ответил Н’Деле. Чувствую его внутренностями. Но он может быть там или на другой стороне. Если мы ему покажем, что стреляем вслепую, он почувствует себя сильнее. Он где-то рядом, но где – я не знаю.

До конца нашей стражи больше ничего не случилось. Мы разбудили смену, но сам я не сумел заснуть, сидел с арбалетом на коленях, всматриваясь в переплетение ветвей. Однако не увидел ничего.

С поляны мы выезжали в сумерках, тропинкой настолько узкой, что на ней с трудом помещались наши фургоны. А когда мы взошли на перевал, то заметили на фоне краснеющего неба странный конусообразный массив Прожорливой горы.

Мы снова ехали сквозь лес, когда это случилось. Путь вел чуть вниз, по сторонам был лесистый склон, а между толстенных стволов собирался мрак.

Сперва совершенно внезапно раздался громкий треск и скрип где-то на склоне. Едущий впереди Хвощ крикнул, предупреждая, и ударил Кокорыша в грудь, а потом выехал вперед, почти ложась в седле. Кокорыш поднял коня на дыбы и свалился с ним вместе назад. В этот же миг по тому месту, где они были, прокатился ствол дерева, подвешенный на веревках высоко к кронам деревьев.

Мы сразу же сбили фургоны в тесную шеренгу и встали вокруг с готовыми к выстрелу арбалетами.

Ствол дерева вернулся, словно огромный маятник, с грохотом и треском веревок пролетел поперек дороги, отделяя нас от Хвоща; конь Кокорыша вставал на ноги, тряся головой, сам же Кокорыш поднимался неуверенно, но оперся о луку и одним прыжком оказался в седле, подхватывая свисающий сбоку арбалет.

Бревно пролетело над дорогой еще несколько раз, все медленнее, потом спокойно повисло. Хвощ развернулся на месте, после чего отправился галопом в нашу сторону и проскочил над тараном, добравшись до лагеря сразу же после Кокорыша.