Ник Перумов - Небо Валинора. Книга первая. Адамант Хенны [litres]

Но только на миг.

– Эовин!!!

Впереди, блистая металлом узорных доспехов и гордыми золотыми гербами на алых щитах, надвигалась вторая цепь.

Здесь справился вырвавшийся вперед Торин. Тхеремцы в первый миг растерялись, не успели прикрыться щитами, а гном с неожиданной ловкостью метнул совершенно не предназначенный для этого боевой топор. Топор со свистом пронёсся над травянистой прогалиной, ударив прямо в забрало одному из панцирников. Воин охнул, выронил щит – и тут уже рядом оказался Малыш, одним движением даги добив раненого.

Казалось, они вновь прорвались. Но вот Эовин… Эовин, прикрывая спины спутников, схватилась за оружие. Но отчаянный выпад её лёгкой сабельки оказался отбит краем тяжелого щита, а в следующий миг удар опрокинул Эовин на спину. Правда, она вскочила, ловкая и гибкая, как кошка, – однако между ней и спутниками уже вырос ряд щитоносцев. Оставалось только одно.

– Эовин, беги! – круто развернувшись, Фолко бросился на преследователей. За ним с яростным ревом атаковали гномы.

Времени было мало, очень мало – но всё же хватило, чтобы отвлечь харадскую шеренгу. Эовин, сразу поняв, в чём дело, бросилась в ближайшие густые заросли – только ветки сомкнулись за спиной.

Друзья отчаянно рванули вперёд. Хорошо, что мифрил намного легче стали, иначе бы дыхание сбилось куда раньше.

Псы вскоре отстали – у Рагнура, по счастью, осталось несколько жменек отбивающего нюх снадобья. Отстала и погоня, но Эовин уже нигде не было видно.

Эовин, Эовин, что же нам теперь делать?! Где искать тебя?!

Харад, три лиги юго-восточнее Хриссаады, четыре часа пополудни, 1 августа 1732 года

– Серый! Эй, Серый!

Колонны рабов шагали под палящим солнцем харадского лета. Впрочем, шагали – слишком сильно сказано, скорее – тащились, влеклись, волоклись. Тхеремские надсмотрщики не жалели кнутов; и никто не думал снимать цепи.

– Серый!

Шагавший впереди раб обернулся.

За время пути к нему прибилось сотни две невольников, и сейчас это была уже не толпа отчаявшихся, равнодушных ко всему, даже к собственной участи, человеческих существ, но почти что боевой отряд. Сильные держались впереди, сзади и по бокам; те, что слабее, – в середине. Скудный паёк делился на всех, как и вода; дружина Серого быстро росла, к нему примыкали те, кто не впал ещё в тупое бесчувствие.

– Чего тебе? – бросил Серый одному из своих «десятников», ховрару.

– Харадримы! Эвон, прискакали!.. Грят, «старых у нас много»! Отобрать грозятся!

– Никто у нас никого и ничего не отберёт, – он развернулся. Кандалы мешали, но даже в них Серый ухитрялся перемещаться с удивительной ловкостью.

К хвосту колонны и впрямь подъехал какой-то знатный, судя по раззолоченной броне, харадрим. Пятисотенный, не меньше – в сопровождении стражи, конных стрелков в доспехах из вываренной кожи. Уперев руку в бок, всадник глядел на ползущие мимо него шеренги.

– Кто их отбирал? – сплюнул он, заговорив на всеобщем, верно, чтобы поняли все невольники. – Кто отбирал этот сброд?! Тут половина за копьё взяться не сможет, секиру выронит!

Половина – не половина, но четверть из прибившихся к Серому рабов и впрямь были немолоды. Хватало и женщин, и даже ребятишки попадались. В других невольничьих караванах их тела уже давно остались бы среди барханов, а у Серого все они уцелели.

Харадрим окинул толпу презрительным взглядом, мигом выделив в ней Серого – как тот стоял, как держался, как смотрели на него товарищи по несчастью.

– Ты! – пролаял тхеремец. – Сюда, живо! Кто такой? Как звать? Лет сколько?

Серый спокойно шагнул к всаднику; даже в цепях он держался с удивительным достоинством; голова поднята, руки скрещены на груди.

– Кличут Серым. Родом из Минхириата. Года свои не считал, не обучен.

– Когда благородный воитель тебя, велбужья требуха, спрашивает, на колени падать должен! – вскипел харадрим. Рука его схватилась за саблю, а один из стражников извлёк бич.

– На колени вставать не обучен, – равнодушно ответил Серый, глядя куда-то мимо рассвирепевшего тхеремца.

– Ап! – выкрикнул тот, и стражник взмахнул бичом.

Серый сделал какое-то совершенно неуловимое движение, развернулся боком, рука его перехватила чёрное кожаное жало, напряглась, рванула, и воин кубарем покатился с седла.

Двое других разом тронули коней, выхватывая сабли; ещё пара натянула тетивы.

Однако Серый оказался быстрее всех. Он просто шагнул вперёд и в сторону, так что против него оказался только один стражник, закрывавший Серого и от стрелков, и от второго мечника. Серый ловко увернулся от летящего ему в шею клинка, вцепился в пояс всадника, одним рывком сдёрнув того наземь.

И прежде, чем полетели стрелы, пленник выпрямился, держа обеими руками харадскую саблю; обезоруженный стражник даже не пикнул.

– Я могу быть воином, – проговорил Серый, в упор глядя на опешившего тхеремского нобиля. Лицо невольника исказилось, как от внезапной боли, и он одним движением сломал только что добытый клинок об колено, словно сухую ветку.

Две половинки упали в пыль; рабы ахнули, харадский нобиль посерел. Лицо его покрылось крупными каплями пота, и даже конь подался назад.

– Я могу быть хорошим воином, – повторил Серый, делая шаг к тхеремскому пятисотенному. – И мои люди тоже, не сомневайся, благородный витязь.

Благородный витязь меж тем всё пятился. Пятились и остальные его люди; обезоруженный стражник кое-как поднялся, глядя на Серого с почти мистическим ужасом.

Тот, однако, тяжело дышал, грудь его бурно вздымалась, струйки пота стекали по лицу и шее, грубая рубаха тоже взмокла. Казалось, он то ли пытается удержать незримый и неподъёмный груз, то ли давит готовый вырваться крик боли.

– Мы можем сражаться, – сдавленно повторил Серый.

Харадримский начальник, казалось, колеблется. Конечно, стоит только рукой махнуть, и странного наглеца утычут стрелами с безопасного расстояния; но, с другой стороны, кто его знает, на что он способен и что это вообще за птица?

– Тогда тебе и отвечать за них! – надменно бросил наконец южанин. – Кто побежит с поля боя – будет казнён! Посажением на кол! У нас, в великом Тхереме, не церемонятся с трусами!

– Никто не побежит, – твёрдо проговорил Серый.

Пришедший в себя харадрим не удостоил его ответом. Поднял храпящего коня на дыбы, являя искусство наездника, и, соблюдая достоинство, отъехал – на рысях, а не галопом.

Тяжело дыша, Серый опустился на одно колено.

– Больно… – еле слышно процедил он сквозь зубы. – Как же больно…

Харад, восемь лиг юго-восточнее Хриссаады, рассвет, 2 августа 1732 года

Лагерь невольников просыпался рано и трудно. Жара ещё не наступила, и по дороге подтягивались вереницы огромных возов, запряжённых медлительными быками – подвозили воду и съестные припасы. Не более чем на один день, чтобы отбить охоту устроить мятеж и разграбить.