Григорий Шаргородский - Чужая месть

Повторялась история с омским убийцей. Ихей заинтересованно посмотрел на меня. Я ничего не мог сказать ему по причине незнания языка, лишь утвердительно кивнул.

Лицо аристократа приобрело азартное выражение, и мне опять почудилось, что я смотрю в глаза дракону, у которого сильную эмоцию может вызвать лишь предстоящая охота на двуногую дичь.

Сомнений у меня не было, потому что сейчас я выполнял свою работу – искал убийцу.

Соотносясь с направлением нити и лишь частично известной мне планировкой здания, я повел всю толпу по коридорам и комнатам. Пришлось немного поплутать, но неожиданно мы вышли к закрытым дверям, которые охранял еще один телохранитель. Он попытался меня остановить, но прилетевший сзади окрик великого князя остудил пыл вояки. Я толкнул дверь и оказался в самом настоящем гареме.

Все по классике – украшенная резными панелями комната, небольшой фонтан посредине, и все полы в коврах. На диванчиках и просто разбросанных по полу подушках расположился десяток очень привлекательных дам в национальных костюмах. Одна даже играла на некоем гибриде мандолины, гуслей и дутара.

Музыка стихла, как только я вошел в комнату. На меня устремились взгляды, в которых можно было прочесть удивление и испуг с толикой любопытства. И только раскосые глаза одной девушки излучали чистейшую ненависть. Мне даже не нужно было сверяться с нитью, чтобы понять, что давешний убийца в маске – это и есть очень красивая и стройная наложница великого князя. Сейчас на ней было цветастое кимоно с широкими рукавами, но оно не могло замаскировать настоящую хищницу.

И тут я понял одну вещь. Жаль, что с запозданием. Такую чистую ненависть, которую я все еще мог считывать благодаря связывающей нас нити, могло породить только такое же безмерное страдание. И причиной перенесенного девушкой горя был тот, кого я привел прямо к мстителю.

В голове даже мелькнула мысль включить дурачка и повести всю охотничью свору к декоративным воротам. И уже там горестно вздохнуть и сказать, что нить оборвалась. Но я не учел одного – в глазах девушки я был одним из прихлебателей ее врага.

Выжить мне удалось только благодаря той же эмоциональной связи и широкому рукаву кимоно. Почувствовав всплеск ярости, я тут же начал поворот корпуса, а рукав кимоно замедлил движение ее руки. Это был классический уход от метательного ножа, которому меня обучил Евсей. Полсотни синяков и потеря ведра пота не остались без награды – нож стремительной рыбкой мелькнул перед моим животом и впился грудь самого любопытного из свиты императорского кузена.

Второй бросок убийце не дали сделать телохранители. Сначала она была вынуждена отбивать летящую ей в голову вазу, а через секунду на девушку навалились два мужика, выкручивая ей руки.

Пленница забилась в жестком захвате, как птица в силках, выкрикивая наверняка не самые лицеприятные выражения в адрес великого князя. А тот лишь улыбался, подойдя к пойманной жертве вплотную.

Внезапно тон девушки изменился, и слова наполнились холодной ненавистью. Лица аристократа я не видел, но заметил, как напряглись его плечи. Он что-то каркнул, и к стоявшей на коленях девушке подскочил третий телохранитель.

Руки девушки были задраны верх, как у взлетающей птицы, так что для выкрикиваний обвинений ей приходилось запрокидывать голову. Удара телохранителя не заметил даже я, хотя стоял очень близко, а вот покатившуюся по полу голову и тугую струю крови, брызнувшую на одежду великого князя и роскошные ковры, заметили все без исключения.

Что тут началось!

Наложницы завизжали, да так, что завибрировали стены. Свита Ихея закудахтала как растревоженный курятник, но все это я воспринимал каким-то фоном, потому что окружающий мир отрезала от меня некая невидимая стена. Во вселенной осталось лишь обезглавленное тело и набухавший кровью рисунок на персидском ковре. Хорошо, что я не видел головы с красивым, но уже мертвым лицом.

Хотя что тут вообще может быть хорошего? Ситуация потрясала своей неправильностью. Было невыносимо тошно, но не от вида крови, а от того, что я сделал.

В новой жизни мне довелось повидать и не такое, чего стоит расчлененная профессором дочь омского купца, но то все было лишь тенью зверства, а вот это все хлестнуло по нервам раскаленной цепью.

Из ступора меня вывело прикосновение к плечу. Я дернулся так резко, что граф опасливо отшатнулся:

– Игнат Дормидонтович, мио амико, вы в порядке?

Удивительно, но Антонио выглядел куда лучше меня. Вроде при его тонкой нервной натуре и хрупкой, голубой душе графа должно было полоскать в три фонтана. Но нет, чуть побледнел, и только. Даже обо мне беспокоился.

– Нам лучше уйти, – предложил он и чуть ли не насильно потащил меня в коридор.

На свежем воздухе мне стало лучше, и мозг заработал без сбоев.

Что бы ни говорила совесть, подстегиваемая юношескими реакциями тела, циничная душа утверждала, что моей вины здесь нет. Я делал то, что должен, и нужно иметь смелость принять то, что свершилось.

Все правильно, но уверен, эта ночь будет мне сниться еще очень долго.

Как верно сказал Уильям наш Шекспир: мавр сделал свое дело, мавр может уходить. В этом мире Шекспир не родился, но мудрость его мыслей от этого меньшей не становилась.

Цинский великий князь не стал задерживать нас, и, как мне показалось, не только из-за сентенции, сформулированной великим британцем, но еще и потому, что он явно куда-то опаздывал. Целая процессия с окруженным телохранителями паланкином выдвинулась из ворот дворца практически сразу за нами. Это я увидел через заднее стекло паромобиля.

Даже стало интересно, куда так спешит наш политический союзник, так и не наведя порядка в собственном доме.

В посольство добирались в поистине гробовом молчании. Антонио уже не был так бледен, но и до его обычной небрежной веселости было далеко.

Когда мы вышли из паромобиля перед крыльцом посольства, он положил мне руку на плечо и с какой-то усталой грустью в голосе сказал:

– Идемте в библиотеку, мио амико, там есть что выпить. Это сейчас нужно нам обоим.

Ну а что? Мысль правильная. Я не большой любитель напиваться, но в данном случае сам бог велел.

В посольской библиотеке я еще не был, и напрасно. Она обладала изрядной коллекцией книг в двух десятках шкафов. Были и традиционные решетчатые стеллажи для хранения свитков. А в некоторых шкафах я заметил стопки каких-то досок.

Надо будет наведаться сюда в более спокойный денек.

Когда увидел посреди комнаты рядом с большим столом огромный, затейливо оформленный глобус не менее полутора метров в диаметре, я сразу заподозрил, что упомянутая графом выпивка спрятана именно там.