Григорий Шаргородский - Чужая месть

Позже я узнал, что эти платья называются «ципао» и этому стилю лет триста, не меньше.

С собой дамы притащили целый ворох одежды и начали наперебой сватать мне всякое непотребство, начиная с точно такого же платья, как на них самих, и заканчивая многослойным кимоно с настолько длинными полами и рукавами, что все это волочилось за бедным носителем сей сбруи.

Выбрал я желтый шелковый халат, который застегивался на правую сторону. Этот фасон у меня ассоциировался скорее с монголами, чем с китайцами. Нормальные шаровары и относительно нормальные сапоги с чуть загнутыми вверх носками довершали мой новый наряд. Головной убор здесь был необязательным предметом туалета, что порадовало меня неимоверно.

Княжна остановилась на том же ципао с лилиями, а граф скопировал мой прикид, только в нежно-голубых тонах. Наверное, чтобы никто не питал иллюзий насчет его предпочтений.

Вот таким цирковым трио мы и отправились в путь. Почему трио? Да потому что посол сказался сильно занятым. Переводчик, как лицо лишь сопровождающее, а не участвующее в намечавшемся торжестве, оделся как обычно.

Всего за несколько часов дворец китайского аристократа сильно преобразился. Его украсили разноцветные фонари и целые транспаранты с драконами и прочей экзотикой. Везде были понатыканы воины с трепещущими на ветру факелами и ритуальными алебардами. По тропинкам сада и коридорам дома сновали, как стаи крыс, невзрачные слуги, то ли помогая гостям, то ли внося в обстановку нездоровую суету.

В большом зале, куда нас проводили слуги, были накрыты длиннющие, но при этом очень низкие столы, составленные буквой «П». Они размещались вдоль трех стен, оставляя свободной где-то четверть зала у входа. Торцевая часть этого мебельного построения находилась на невысоком помосте. Именно там восседал хозяин праздника с самыми дорогими гостями. Выглядел Айсиньгеро Ихей как кот, сожравший большую крынку сливок. Он буквально лучился довольством и жизнерадостностью. Казалось, что шкура хладнокровного дракона слезла с него, показывая миру вполне живого и эмоционального млекопитающего.

Такое впечатление, что убийства телохранителя, перешедшего в казнь убийцы, вообще не было, а явно бессонная ночь совершенно никак не сказалась на самочувствии императорского кузена. Или он, как и я, отсыпался до самого обеда, отдав организацию праздника на откуп слугам?

Вы думаете, что нас посадили за главный стол? Не тут-то было, хотя не факт, что для нас это плохо. Слуга привел нас к нашим табуреткам, находившимся где-то посредине лишь начавшей заполняться левой ножки той самой «П».

Минут пять я пытался устроиться на этом пуфике так, чтобы впоследствии при неосторожном движении не перевернуть к чертям весь стол. К тому же не хотелось, чтобы затекли ноги и слугам после пира пришлось бы нести меня до паромобиля. У графской четы посадка получилась намного лучше – опыт штука крайне полезная.

Вот на что уж точно было грех жаловаться, так это на богатство стола. Выглядел он как абстрактный натюрморт. На яркой скатерти явно по фэншую были расставлены миски, мисочки, пиалы, палочки, да и мелкие наперстки. И в этой посуде чего только не было. Особенно впечатляли цвета блюд.

Мысленно перекрестившись, я начал пробовать, благо некоторый опыт еды палочками у меня все же имелся.

Вот это – ничего. Это вообще класс, а вот эта зеленая фигня совсем ни в какие ворота не лезет.

Судя по веселым глазам Антонио, его одолевало жгучее желание много чего рассказать мне о продуктах, из которых были сделаны блюда, но, если не хочет, чтобы я разом испортил аппетит всем присутствующим, пусть лучше помолчит.

Похоже, графа посетила та же мысль, так что он только поднял нечто среднее между очень глубокой пиалой и слишком уж толстостенной чашкой.

Выпить не помешает, особенно чтобы смыть вкус той зеленой гадости… Да чтоб тебя! Ничего себе у них водочку подают. Здесь же явно больше сорока градусов!

Хмуро посмотрев в искрящиеся весельем глаза Антонио, я вернулся к уже опробованным блюдам, конечно же избегая пиалы с зеленоватым содержимым.

То, что граф ошибся, суля нам увлекательные развлечения, стало понятно сразу же – с просмотра выступления традиционного китайского театра. Оно началось, едва гости расселись по местам. Даже поесть нормально не дали.

Ну вот честно, господа китайцы, не хочу никого обидеть, но это не театр, а цирк какой-то. Сначала все было более или менее удобоваримо. Для затравки в свободную от столов часть зала вышли несколько слишком уж кричаще одетых человек и начали показывать трюки с некими театральными вставками. В свое время я видел выступление китайского цирка и сейчас понимал, как сильно его исказило влияние европейской культуры. Сейчас же я лицезрел, так сказать, корневище этого искусства. На ярмарке в Топинске у скоморохов трюки были не в пример примитивнее, но подходили они к своему делу с огоньком и шутками. Да, плоскими и примитивными, но это же народная забава. Здесь же гимнасты совершали сложные акробатические этюды и все это делали с таким серьезным видом, будто несли в массы некий глубочайший философский смысл.

Еще хуже стало, когда появились корифеи драматического жанра. Очень не хочется выглядеть ханжой и уподобляться, скажем так, не слишком просветленным личностям из городских подворотен и сельских завалинок, которые брезгливо смотрят на прыжки и ужимки танцоров классического балета, но – увы, всей глубины Пекинской оперы я так и не постиг. Для начала на сцену вышел дядька с лицом, до предела раскрашенным разноцветными полосами и пятнами, а может, это вообще была маска. Оделся он в лучших традициях местной моды – то есть четыреста метров ткани, сто из которых волочились за актером по полу. Ушастая шапка дополняла образ местной мегазвезды – других вряд ли позвали бы на праздник члена императорской семьи.

Ага, это все-таки не маска – в ней так вытаращиться не получится. С застывшим лицом и буквально вывалившимися из глазниц глазами он начал петь. Ну как петь – не хочу называть отрывистые выкрики лаем, но другой ассоциации у меня не было. Насколько я понял, как и в русском балете, эмоции здесь передаются в основном движениями. Только понять бы, что хотел выразить актер, резко пнув ногой воздух и раз в десять секунд переходя из одной эффектной, по его мнению, позы в другую. Надеюсь, любовь к императору и родине была выражена не в тот момент, когда актер, раскорячившись, присел почти до пола и утробно зарычал. В такой позе удобно делать только одно…

Мое недоумение усилилось с появлением на сцене партнерши главного героя. Ну как партнерши. Без труда можно понять, что это мужик в женском кимоно и с раскрашенным, как у матрешки, лицом. И тут он, в смысле она, запел. Не хочу оскорблять очень древнее искусство, поэтому описание своих дальнейших эмоций просто опущу.