Томи Адейеми - Дети крови и костей [litres]

Хотя мы все, так или иначе, слышали эту историю – от Мамы Агбы или от родителей, которых потеряли, – ощущение волшебства не исчезает. Наши глаза загораются, когда Мама Агба описывает магов, способных исцелять и насылать болезни. Мы наклоняемся ближе, и она рассказывает о заклинателях, несущих свет и тьму в своих ладонях.

– Все маги рождались с белыми волосами – знаком божественного прикосновения. Они использовали свои таланты, чтобы заботиться об оришанах и были почитаемы народом. Но не каждый удостаивался милости богов, – Мама Агба обводит хижину рукой. – Поэтому день, когда новый маг появлялся на свет, становился праздником для всей страны, и люди радовались при виде белых локонов. Дети, избранные богами, не могли колдовать, пока им не исполнялось тринадцать. Пока сила не проявлялась, их называли «ибави», «божественными», «предсказанными богами».

Биси поднимает подбородок и улыбается, вспомнив происхождение нашего титула предсказательниц. Мама Агба склоняется к ней и дергает за прядь белых волос – знак, который мы все научились скрывать.

– Маги жили в Орише, становились первыми королями и королевами. В те времена на земле царил мир, но он был недолгим. Пришедшие к власти стали злоупотреблять магией, и в наказание боги лишили их своих даров. Сила в их крови иссякла, а волосы потемнели как символ греховности. Через несколько поколений любовь к магам превратилась в страх. Страх сменился ненавистью. Ненависть – жестокостью и стремлением стереть их с лица земли…

От слов Мамы Агбы в комнате словно темнеет. Все знают, что будет дальше: ночь, о которой мы не говорим и которую нам не забыть.

– До той ночи маги выживали, используя свои силы. Но одиннадцать лет назад все волшебство исчезло. Почему, известно лишь богам.

Мама Агба закрывает глаза и тяжело вздыхает:

– Вечером магия жила . Утром она погибла.

Почему, известно лишь богам?

Из уважения к Маме Агбе я сдерживаюсь. Она говорит, как все взрослые, пережившие Рейд. Покоряется воле богов, забравших у нас магию в наказание или вообще без какой-либо причины.

В глубине души я знаю правду. Поняла, увидев магов Ибадана в цепях. Боги умерли вместе с нашей магией и никогда не вернутся.

– В тот роковой день король Саран не колебался, – продолжает Мама Агба. – Он использовал слабость магов, чтобы нанести удар.

Я закрываю глаза, сдерживая слезы, которые вот-вот прольются. Цепь, накинутая на мамину шею. Кровь, стекающая в грязь…

Молчаливые воспоминания о Рейде наполняют тростниковую хижину, и воздух будто тяжелеет от горя.

Той ночью мы все потеряли своих близких – тех, что были магами.

Мама Агба вздыхает и поднимается. Собравшись с силами, снова становится той, кого мы знаем. Смотрит на девочек в хижине, словно генерал, осматривающий войска.

– Я учу пути посоха каждую, кто этого захочет, ибо в мире всегда будут мужчины, желающие причинить вам боль. Я начала тренировки для предсказательниц, дочерей умерших магов, потому что, хоть вы и не можете колдовать, вас всю жизнь будут сопровождать ненависть и жестокость. Вот почему мы здесь. Вот зачем тренируемся.

Резким движением Мама достает свой складной посох и ударяет им об пол.

– Ваши враги носят мечи. Почему я учу вас драться?

Наши голоса повторяют слова, которые Мама Агба заставила выучить наизусть:

– Ты уклоняешься, а не бьешь, бьешь, а не увечишь, увечишь, но не убиваешь. Посох не забирает жизнь.

– Я учу вас быть воинами в саду, так что вы никогда не станете садовниками войны. Я помогу вам бороться, но главная ваша сила в чувстве самообладания.

Мама оборачивается ко мне, расправив плечи.

– Вы должны защищать слабых. Это путь посоха.

Девочки кивают, а мне остается лишь опустить глаза. Я снова всех подвела и едва все не разрушила.

– Ладно, – вздыхает Мама Агба. – На сегодня достаточно. Соберите свои вещи, продолжим завтра.

Одна за другой девочки выходят из хижины, довольные, что избежали гнева. Я тоже пытаюсь ускользнуть, но сморщенная рука Мамы Агбы ложится на мое плечо.

– Останься, – приказывает она.

Последние девчонки награждают меня сочувствующими взглядами и потирают ягодицы, возможно, подсчитывая, сколько ударов плетью я получу.

Двадцать за нарушение правил боя… Пятьдесят за дерзкий разговор… Сотню за то, что нас чуть не убили…

Нет. Сотня – это слишком мало.

Я сдерживаю вздох и готовлюсь к трепке.

Все пройдет быстро , успокаиваю я себя. Закончится, не успеешь и …

– Сядь, Зели.

Мама Агба протягивает мне чашку чая, другую наливает себе. Сладкий аромат щекочет мне нос, теплая глина греет руки. Я поднимаю брови:

– Он отравлен?

Уголки рта Мамы Агбы слегка поднимаются вверх, но лицо остается строгим. Я делаю глоток, чтобы скрыть улыбку, и чувствую вкус меда на языке. Поворачиваю чашку в руках и провожу пальцами по узору из лиловых бусин по краю. У Мамы чашка такая же, но бусины на ней серебряные – украшения в честь Ойи, богини жизни и смерти.

На миг эти воспоминания отвлекают меня от Мамы Агбы и ее разочарования, но аромат чая слабеет, и кислый привкус вины возвращается. Она не должна была проходить через это. По крайней мере, не ради провидицы вроде меня.

– Прости, – я обхватываю чашку руками, не в силах поднять глаза. – Я знаю… Знаю, что все только усложняю.

Как и Йеми, Мама Агба – косиданка, оришанка, не имеющая способностей к магии. До Рейда мы верили, что боги сами выбирали, кто будет предсказателем, а кто – нет, но теперь магия ушла, и я не понимаю, почему это различие остается. Лишенная белых волос, Мама Агба могла бы жить с другими оришанами и избежать произвола стражников. Если бы она не работала с нами, они бы вообще ее не беспокоили.

Часть меня хочет, чтобы она бросила нас, избавила себя от боли. С ее талантом швеи она могла бы, наверное, заняться торговлей – это принесло бы ей прибыль, которая теперь утекает сквозь пальцы.

– Ты походишь на нее все сильнее, знаешь об этом? – Мама Агба отпивает немного чая и улыбается. – Когда ты в гневе, сходство просто пугающее. Ты унаследовала ее ярость.

Я стою, разинув рот от удивления. Мама Агба редко говорит о тех, кого мы потеряли.

Да и немногие из нас их вспоминают.

Я прячу изумление, сделав еще глоток, и киваю:

– Знаю.

Не помню, когда именно это случилось, но папа стал относиться ко мне по-другому, начал избегать моего взгляда – наверное, смотрел на меня и видел лицо убитой жены.

– Хорошо, – улыбка Мамы Агбы меркнет. – Во время Рейда ты была ребенком. Я боялась, что ты ее забудешь.

– Не смогла бы, даже если бы захотела. – Разве можно забыть мамино лицо, похожее на солнце? Я пытаюсь сохранить его в памяти. Это лицо, а не труп со струйкой крови, бегущей по шее.