Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что Шехин идет в нашу сторону. Одна из веревок, что стягивали ее рукав, развязалась во время поединка, и ткань полоскалась на ветру, точно распущенный парус. Она снова натянула свою желтую шапку и сделала нам обоим формальное приветствие.

Потом Шехин обернулась ко мне.

– Тогда, в самом конце, – спросила она, – почему я пропустила удар?

Любопытство.

Я принялся судорожно вспоминать последние мгновения поединка, пытаясь представить их мысленно.

Я попытался со всеми тонкостями, которым учила меня Вашет, изобразить жест «почтительная неуверенность».

– Ты чуть-чуть не так поставила ногу, – сказал я. – Левую пятку.

Шехин кивнула.

– Хорошо.

Она продемонстрировала удовлетворенное одобрение– достаточно широко, чтобы все, кто на нас смотрел, это заметили. И, разумеется, заметили все.

У меня голова пошла кругом от похвалы, но я сознавал, что на меня смотрят, и потому сохранял на лице подобающую бесстрастность, пока Шехин не удалилась вместе с Пенте.

Я наклонился к Вашет.

– Нравится мне эта ее шапочка! – сказал я.

Вашет покачала головой и вздохнула.

– Идем.

Она толкнула меня плечом в плечо и поднялась на ноги.

– Давай-ка уйдем отсюда, пока ты не испортил хорошее впечатление, которое произвел сегодня.

В тот вечер за ужином я сидел на своем обычном месте, на краю стола у стены, дальше всего от раздачи. Поскольку желающих садиться ближе десяти футов от меня не находилось, не было смысла занимать место, где людям удобно сидеть.

Я все еще пребывал в хорошем настроении, поэтому даже не удивился, заметив краем глаза, как напротив усаживается кто-то в красном. Ага, снова Карсерет. Один или два раза в день она непременно подходила ко мне сказать пару ласковых. Что-то она припозднилась сегодня.

Но, подняв глаза, я изумился. Напротив сидела Вашет. Она кивнула, бесстрастно глядя в мое ошеломленное лицо. Потом я взял себя в руки, кивнул в ответ, и некоторое время мы ели в дружеском молчании. Поев, мы некоторое время приятно поболтали вполголоса о разных пустяках.

Столовую мы покинули вместе, и, выйдя на свежий воздух, я снова перешел на атуранский, чтобы как следует выразить то, о чем думал уже несколько часов.

– Вашет, – сказал я, – думаю, мне неплохо было бы сразиться с кем-то, чей боевой опыт более или менее сопоставим с моим собственным.

Вашет рассмеялась и покачала головой.

– Это все равно что уложить в одну постель двух девственников. Энтузиазм, страсть и невежество – нехорошее сочетание. Кому-то непременно придется худо.

– Ну, не такой уж я девственник в боевых искусствах! – возразил я. – С тобой мне, конечно, не сравниться, но ты ведь сама говорила, что кетан мне дается на удивление хорошо.

– Я говорила, что кетан тебе дается на удивление хорошо, принимая во внимание, как недавно ты занимаешься, – поправила она. – Меньше двух месяцев. Это вообще не срок.

– Я чувствую себя совершенно беспомощным, – признался я. – Если я наношу тебе удар, то лишь потому, что ты мне позволила это сделать. Это все не настоящее. Только то, что ты мне даешь. Сам я ничего добиться не могу.

– Если ты наносишь мне удар или делаешь бросок, то только потому, что сам этого добился, – сказала она. – Даже если я тебе это позволяю. Но я тебя понимаю. В честном бою есть своя прелесть.

Я начал было говорить что-то еще, но она зажала мне рот.

– Я же сказала, что я тебя понимаю! Не стоит продолжать бой, когда ты уже победил.

Не отпуская руки от моего рта, она задумчиво постучала пальцем.

– Ну, хорошо. Ты пока занимайся, а я подыщу кого-нибудь, кто тебе по плечу.

Я уже практически прижился в Хаэрте. Я неплохо продвинулся в языке, и мне стало не так одиноко теперь, когда я мог переброситься парой фраз с другими. Вашет иногда обедала или ужинала со мной, помогая мне не чувствовать себя таким уж изгоем.

В то утро мы упражнялись на мечах, а это означает, что день начался под девизом «Не бей лежачего». Вашет все еще демонстрировала мне, как меч вводится в кетан, и спарринговали мы редко. Через несколько часов занятий мы перешли к адемскому языку, а потом снова взялись за мечи.

После обеда мы перешли к спаррингам без оружия. Я невольно проникся уверенностью, что уж тут-то я продвигаюсь неплохо. Через полчаса Вашет не только стала дышать чаще, но даже немножко вспотела. Разумеется, я по-прежнему не мог быть для нее серьезным соперником, но теперь, после многих дней унизительной небрежности с ее стороны, ей наконец-то приходилось прилагать хоть какие-то усилия, чтобы опередить меня.

И вот мы продолжали бороться. Тут я обратил внимание, что… Как бы это сказать помягче? Что она чудесно пахнет. Не духами, не цветами, не чем-то подобным. Она пахла свежим потом, промасленным металлом и мятой травой – это после того, как я бросил ее на землю некоторое время назад. Очень приятный был запах. Она…

Нет, наверно, помягче не получится. Я хочу сказать, что она пахла сексом. Не в том смысле, что она занималась сексом, – нет, она была как будто создана из него. Когда мы сближались и она делала захват, этот ее запах, да еще ее тело, прижавшееся к моему… На миг мне показалось, будто кто-то сдвинул переключатель у меня в голове. И я мог думать только о том, чтобы поцеловать ее в губы, впиться в нежную кожу на шее, сорвать с нее одежду и слизнуть этот пот…

Разумеется, ничего такого я не сделал. Но в тот момент мне хотелось только этого. Даже вспоминать теперь неудобно. Но я не стану оправдываться, замечу только, что я был в самом расцвете молодых лет, крепкий, здоровый юноша. А она была весьма привлекательной женщиной, хоть и старше меня на десять лет.

Добавьте сюда тот простой факт, что я только что покинул любящие объятия Фелуриан и перешел в жадные руки Лозины, а оттуда отправился вместе с Темпи в долгое, изматывающее, сопряженное с изнурительными тренировками путешествие в Хаэрт. Это означает, что я целых три оборота попеременно уматывался, тревожился, пребывал в смятении или в ужасе.

И вот наконец-то меня отпустило. Вашет была толковой наставницей и заботилась о том, чтобы я как следует отдыхал и расслаблялся. Я стал более уверенным в своих возможностях, и мне сделалось более или менее уютно рядом с ней.

Принимая во внимание все вышесказанное, неудивительно, что я испытал такое чувство.

Однако в то же время я был встревожен и смущен, как свойственно только очень молодым мужчинам. Я поспешно отступил от Вашет, залился краской и неуклюже изобразил извинения. Я попытался скрыть свое очевидное возбуждение и тем самым только привлек к нему внимание.