Патрик Ротфусс - Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

Потом она вдруг переменила направление, поймав меня на полушаге и слегка сбив с дороги. Сделала ложный выпад в пах, легонько толкнула «вращающимся жерновом». Я пошатнулся, однако устоял на ногах.

Я попытался восстановить равновесие, но она снова коснулась меня «вращающимся жерновом», потом еще и еще раз. Каждый раз она сдвигала меня всего на несколько дюймов, однако из-за этого я беспомощно спотыкался и все отступал назад, и, наконец, она поставила мне подножку и опрокинула меня навзничь.

Не успел я коснуться земли, как она ухватила меня за запястье и вскоре крепко опутала мою руку «плющом на дубе». И я уткнулся лицом в траву, ощущая неприятное давление на плечо и запястье.

Секунду я подумывал было попытаться освободиться, но только секунду. Я был сильнее ее, но весь смысл таких приемов, как «плющ на дубе» или «спящий медведь», состоит в нажиме на уязвимые части тела. На то, чтобы сломать ветку, много сил не нужно.

– Сдаюсь, – сказал я. На адемском это звучит короче: «Вех!» Это очень легко крикнуть, даже когда ты запыхался, устал или тебе больно. В последнее время я очень привык к этому слову.

Целеана отпустила меня и отступила, глядя, как я сажусь.

– На самом деле ты не очень-то хорош, – сказала она с грубой откровенностью.

– Я просто не привык бить девчонок, – сказал я.

– Ну, а как же ты мог к этому привыкнуть? – рассмеялась она. – Чтобы к чему-то привыкнуть, нужно делать это много раз, снова и снова. А ты небось ни разу в жизни не ударил женщину!

Целеана протянула мне руку. Я принял ее, надеясь, что это выглядит достаточно любезно, и она помогла мне подняться на ноги.

– Я хочу сказать, что там, откуда я родом, не принято драться с женщинами.

– Не понимаю, – сказала она. – У вас что же, мужчинам не позволяют драться вместе с женщинами?

– Я хочу сказать, что наши женщины по большей части вообще не дерутся.

Целеана покрутила запястьем, сжимая и разжимая руку так, словно на ладони у нее налипла грязь и она рассеянно пытается ее стряхнуть. Это был жестовый эквивалент озадаченности, можно сказать, что она непонимающе нахмурилась.

– А как же они отрабатывают свой кетан, если не тренируются? – спросила она.

– Там, откуда я родом, женщины не владеют кетаном.

Она сощурилась, потом сверкнула глазами.

– А-а, ты хочешь сказать, что они владеют секретным кетаном, – сказала она, употребив атуранское слово «секрет». Лицо у нее оставалось неподвижным, но она дрожала всем телом от возбуждения. – Кетан, который известен только им, который мужчинам видеть не дозволено!

Целеана указала на скамью, где сидели наши наставницы, не обращая на нас внимания.

– У Вашет есть такой! Я много раз просила ее показать, но она не хочет.

– Вашет знает другой кетан? – спросил я.

Целеана кивнула.

– Она же обучалась на пути радости, прежде чем прийти к нам.

Она оглянулась на Вашет, и лицо у нее стало сосредоточенным, как будто она надеялась выведать тайну женщины одним усилием воли.

– Когда-нибудь я отправлюсь туда и тоже научусь этому. Я побываю всюду и выучу все кетаны, что только есть на свете. Я узнаю тайные приемы ленты, и цепи, и волнующегося пруда. Узнаю пути радости, и страсти, и самоограничения. Я буду знать все.

Целеана говорила все это не детским капризным тоном, как девочка, мечтающая съесть пирог целиком. И не хвастливо, как будто это был план, который она сама придумала и считает необычайно умным.

Целеана сказала это спокойно и уверенно. Как будто объясняла, кто она такая. И не мне. Она говорила это себе самой.

Она обернулась и взглянула на меня.

– И в ваших землях тоже побываю, – сказала она. Абсолютная уверенность. – И выучу варварский кетан, который ваши женщины держат в секрете от вас.

– Ты будешь разочарована, – ответил я. – Я не оговорился. Я знаю, что значит «секретный». Но я хотел сказать, что там, откуда я родом, многие женщины вообще не сражаются.

Целеана снова озадаченно покрутила запястьем, и я понял, что придется объяснять.

– Там, откуда я родом, большинство женщин проводит всю жизнь, ни разу не взяв в руки меча. Большинство из них растут, не умея нанести удар кулаком или ребром ладони. Они не ведают никакого кетана. Они вообще не сражаются.

Последние два слова я подчеркнул жестом «усиленное отрицание».

Похоже, до нее наконец дошло. Я отчасти ожидал, что она ужаснется, но она просто осталась стоять неподвижно, уронив руки, словно не зная, что и думать. Как будто я объяснил ей, что там, откуда я родом, женщины живут без головы.

– Не сражаются? – недоверчиво переспросила она. – Ни с мужчинами, ни друг с другом, вообще ни с кем?

Я кивнул.

Она надолго умолкла. Лоб у нее нахмурился, я видел, как она пытается освоиться с этой мыслью. Растерянность. Смятение.

– Но чем же они занимаются? – спросила она наконец.

Я подумал о женщинах, с которыми был знаком: Мола, Фела, Деви…

– Да много чем, – сказал я, пытаясь придумать, как объяснить то, для чего я не знал слов. – Делают картины из камней. Покупают и продают деньги. Пишут в книгах.

Целеана, похоже, поуспокоилась, слыша все это, – как будто до этого ей казалось, что иноземные женщины, лишенные кетана, просто лежат без движения там и сям, точно бескостные трупы.

– Лечат больных и исцеляют раны. Играют… – я едва не сказал «играют музыку и поют песни», но вовремя спохватился. – Играют в игры, сеют зерно и пекут хлеб.

Целеана надолго задумалась.

– Я бы предпочла заниматься всем этим и еще сражаться, – решительно сказала она.

– Некоторые женщины сражаются, но многие считают, что это противоречит летани.

Я использовал выражение «противоречит летани», потому что не знал, как сказать по-адемски «недостойное поведение».

Целеана сделала глубокое презрениеи укоризну. Я даже удивился, насколько сильнее задели меня эти жесты, когда их сделала девочка в ярко-желтой рубашке, чем те же самые жесты, исходящие от Темпи или Вашет.

– Летани везде одна и та же, – твердо сказала она. – Она не то что ветер, который дует то с одной, то с другой стороны.

– Летани – как вода, – ответил я, не раздумывая. – Сама по себе она всюду одна и та же, однако она меняется, приспосабливаясь к разным местам. Она и река, она же и дождь.

Девочка уставилась на меня. Взгляд не был свирепым, но в исполнении одной из адемов эффект был тот самый.

– Да кто ты такой, чтобы говорить, на что летани похожа, а на что нет?

– А ты кто такая?

Целеана поглядела на меня, между ее светлыми бровками на миг пролегла задумчивая складка. Потом она радостно рассмеялась и вскинула руки.

– Я – Целеана! – объявила она. – Моя мать достигла третьего камня. Я – прирожденная адем, и я та, кто повергнет тебя наземь!