Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Перехватив поудобнее нож, он вновь взялся за дело. Сначала медленно, боясь соскрести чуть больше ржавчины и, чего доброго, уничтожить драгоценные буквы. Впрочем, под слоем коррозии оказался вполне крепкий металл, и Франц стал действовать смелее. Он и не заметил, как за окном посветлело, по рассветному небу пронеслись первые стайки птиц, а где-то в саду завел утреннюю трель соловей. Мальчик был полностью погружен в работу, со страстью археолога добывая из-под древнего наслоения букву за буквой, и наконец открыл все слово целиком…

Откинув голову и тяжело дыша, Франц распрямил затекшую спину. Отложил ножик, пошевелил занемевшими пальцами. По стержню ключа – от кольца до самой бородки – протянулись кривые черненые буквы. Их было семь.

К-Р-И-З-А-Л-И-С.

– Кризалис, – прошептал Франц.

Какое странное слово… Он никогда его нигде не встречал. Есть ли такое вообще?

«Кризалис, кризалис, кризалис…» – вертелось в голове мальчика, когда с драгоценным ключом в руке он забрался в кровать. Уже светало, скоро позовут к завтраку – так что на сон остается лишь пара часов, но Францу было плевать. Он открыл тайну!

Почти доказал, что ключ волшебный.

И у него, оказывается, тоже есть имя.

Кризалис.

Взамке противно заскрежетал ключ, дверь содрогнулась от стука:

– Завтракать!

– Черт… – пробубнил Франц, ворочаясь под пуховым одеялом. – Так хочу еще поспать…

«Мать снова запирала нас на ночь. Успела взять у Мюриель ключ?» Не то чтобы он сомневался – хоть близнецам было уже по тринадцать лет, мать всегда так поступала, но все-таки Франциск надеялся, что Делайла не последует своему правилу здесь.

Видимо, тетка Мюриель тоже была не прочь держать их под замком. Франц снова недовольно заворочался, как вдруг утреннюю хмурость будто рукой сняло, и мальчишка подскочил и затряс близнеца.

– Фил! Слышишь? Ну хватит спать, уже утро. Давай сейчас спустимся к завтраку. Я хочу тебе кое-что показать. Да просыпайся же ты!

Растолкав брата (тот выглядел отчего-то еще бледнее, чем по приезде – или это был отсвет мертвенно-голубых обоев?), Франциск достал ключ и рассказал все, что случилось ночью: и про странный сон, и про открывшуюся надпись.

– Мм… – промычал Филипп, протирая голубые глаза. – Кризалис? Что это?

– Не знаю…

Голос Франца дрожал от возбуждения, а тело будто превратилось в пружину – так и хотелось прыгать, скакать, куда-то мчаться.

– Я думаю, это волшебное слово, которое открывает дверь.

Брат откинулся на спинку кровати и пронзил Франциска долгим, пристальным взглядом.

– Франц…

Тон был осторожным, но прохладным. Франциск досадливо цокнул языком. Только не это! Ну уж кто-кто, а Филипп должен понять! Просто должен, хотя бы потому, что они братья!

– Ты читал на ночь одну из своих книг со сказками?

– Нет, – отрезал Франц.

– Послушай…

– Нет, это ты меня послушай! – с раздражением перебил Франциск. – Я уже столько раз тебе говорил!

– А я столько раз говорил тебе , – вздохнул Филипп. – Сказки – на то и сказки.

«Нет! Прошу тебя, только не это!» Франц сжал в кулаке ключ. Конечно, Филипп не хотел с ним ссориться – он всегда действовал мягко и вдумчиво, не в пример ему – и так в лоб не стал бы противоречить. Но от этого недоверчивого тона становилось противно. Говорит с Францем будто с маленьким ребенком! Так и остальные говорили, едва мальчик заикался о волшебном ключе. Ладно мать или Мэри, но Филипп… Филипп, который верил ему всегда!

– Пожалуйста, – начал Франц мягче, – послушай. Нет, просто выслушай. Я ведь не знал, что на ключе есть надпись. Сколько раз я показывал его тебе! Были там буквы? А?

Филипп помедлил, но все же нехотя качнул головой. Обнадеженный, Франц продолжил:

– Вот! И как бы я мог узнать, что под ржавчиной что-то написано? Как? Сам подумай! И тут во сне я вижу надпись на ключе! Я просыпаюсь, соскребаю ржавчину, и что же? На ключе действительно написано то самое слово! Разве это не волшебство, а?

Франц умоляюще глядел на брата, но тот молчал.

– Я уверен, что это волшебное слово, которое открывает дверь, – продолжил Франц с напором разогнавшегося локомотива. – И я уверен, что когда найду эту дверь, то смогу ее открыть. На этот раз смогу! Знаешь… – Он заговорщицки огляделся. – Мне кажется, я нашел и место, ну, то самое. Вчера я что-то слышал по дороге, когда мы проезжали мимо реки, а после этот сон. Фил, я думаю… – Франц задержал дыхание от волнения. – Я думаю, Дверь где-то здесь.

Повисла тишина. Комнату заливал зеленоватый июньский свет – солнце еще только поднялось над горизонтом. В саду тенькали синицы, где-то под крышей угукали голуби. И все было бы хорошо, если бы не холодный взгляд Филиппа.

– Франц… – Брат помедлил, прежде чем продолжить. – Ты уже не маленький. Мне кажется…

«Не продолжай! Прекрати! Остановись!».

– …тебе пора начать жить реальной жизнью.

Франциску показалось, будто близнец влепил ему пощечину. Впрочем, лучше бы действительно ударил, чем сказал такую чушь.

Очень болезненную чушь.

Франц почувствовал, как волна гнева поднимается из глубин живота. Еще чуть-чуть, и он не сдержится – и тогда, возможно, вновь поругается с близнецом, ведь Франциск никогда не умел брать себя в руки.

– Послушай меня, – начал он сквозь зубы. – Ты тогда не видел ничего. Ну, когда у тебя была лихорадка. Ты ничего не соображал. Даже меня не узнавал. После того случая ты еще две недели валялся в отключке, и клянусь, если бы он появился у тебя перед самым носом, ты бы все равно ни черта не заметил! Но я – слышишь? – я видел!

– Простое совпадение. – Филипп сузил глаза. – В дверь наверняка вставили вшивый замок за полшиллинга, и от твоих ударов он вылетел. А потом ты дотащил меня до улицы, и нас подобрал кэбмен. Все так и было, Франциск. Никто не видел… этого… этого твоего…

– Я ВИДЕЛ! – закричал Франц, ударив себя кулаком в грудь. – Клянусь, я видел!

Он был готов заплакать. Почему, ну почему никто ему не верил?

– Он спас тебя, Филипп! Он! Тебя! Спас!

– Меня спас ты, – тихо проговорил брат. – Ты, Франц.

От нежного взгляда, которым одарил его брат, внутри Франциска что-то содрогнулось. «Младший боготворит старшего» – так всегда говорили вокруг. Франц слышал это краем уха, но всегда презирал такую болтовню. С чего бы его боготворить? Он дурак, сам это знает. Может, не такой уж плохой. Но все же Филипп куда лучше… Но сейчас, когда брат смотрел на него вот так, Франциск понял значение тех слов.