Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Деревья развесили над тропой причудливые гроздья грибов: в свете желтого света фонаря над идущими проплывали пепельные кружева, с ветвей свешивались желто-коричневые – будто полные гноя – гирлянды и мертвенно-сизые занавеси. Грибы и сами светились, но сияние их было призрачным, холодным. Вдобавок они испускали неприятный серный запах.

Цветы Лжи стали расти гуще: если раньше они вырастали по паре-тройке штук, то теперь выпрыгивали десятками, и головки их становились все крупней и мясистей. Но когда компания проходила мимо, Цветы тут же чернели, съеживались и осыпались прахом в густую серебряную траву.

– Это хорошо, – шепнул Калике, отводя от рогов очередную грибную занавеску. – Мало ли кто решит пойти следом. А погоня будет: сердцем чую, кое-кто уже прознал, что вы тут.

Франциск поежился и передернул плечами. И от страха, и от липкого вонючего тумана, и от мерзких грибов, которые то и дело норовили цапнуть склизкими лапами за волосы на макушке. Он не отдалялся от Каликса ни на шаг, семеня у его громадных мохнатых ног. Рогатый гигант с когтями, которые в долю секунды вскрыли бы мальчику горло, сейчас был единственным, на кого братья могли положиться в мире ужасной Полуночи. Единственным, кого хоть сколечко волновала их судьба. Но что будет, если Калике их оставит? Вдруг монстр посчитает, что выполнил долг, и отправится восвояси? Бросит их в смертельно опасном краю одних, совершенно одних?

Франц не хотел об этом думать. Он поглядывал на брата, мучаясь мыслью, что втянул близнеца в этот кошмар. Бедный Филипп! Что, если это тягостное путешествие попросту убьет его?

Франц запнулся. Сердце пропустило удар.

«Нет! – Мальчик сжал кулаки. – Нет! Он выживет! Должен выжить! Мудрец сказал, в этом мире есть все, а значит, лекарство для Фила тоже! И я его найду».

«Ты вернешь себе то, что принадлежит тебе по праву, еще до того, как истает луна…»

Франц сердцем чувствовал, это о Филиппе, хотя пророчество брата казалось менее добрым. Но брат принадлежит ему. По праву крови. И Франц его не отпустит.

Никогда.

Вдруг Калике застыл, втянув широкими ноздрями воздух. – Мы уже близко, – сказал он, аккуратно спустив проснувшегося Фила на землю. – Стойте смирно и не кричите. Это долина хризалид.

Франциску показалось, что за пеленой тумана кто-то есть. Над тропой словно пронеслась тень. А следом еще одна. Из хмари донесся странный шум – не ветер, не скрип ветвей, а какой-то стрекот.

И вдруг…

Из окутавшей путников пелены вылетели странные крылатые существа ростом с пятилетнего ребенка. Они окружили братьев и Каликса, выставив перед собой острые копья.

Франциск отшатнулся, но не от страха – от отвращения. Головы хризалид были сморщенные, в прожилках; кожа напоминала бурую древесную кору; на узловатых кривых пальцах блестели когти. Но это еще ничего. Самым ужасным оказалось то, что внутренние органы хризалид были… снаружи. Белели ребра, между которыми забились пожухлые листья, росли гроздья мерзких грибов, копошились жуки. Они выползали из живота хризалид, блестя надкрыльями в свете фонариков, и снова ныряли обратно между ребер и влажных пульсирующих корней. Снаружи билось и сердце: темно-коричневое, будто вырезанное из дерева, все в прожилках и струпьях.

Франц сглотнул и поспешно отвел взгляд. Филипп так вообще закрыл глаза руками и привалился к мощной лапе Каликса.

– Кто вы? – проскрежетала самая крупная хризалида.

Калике вежливо приложил когтистую руку к груди и ответил чистым серебряным голосом:

– Я – Калике, Ветер Полуночи. И со мною двое живых, пришедших сюда по Стезе.

При этих словах жуткий народец возмущенно загомонил и застрекотал. Их предводитель метнулся к Франциску, всмотрелся в его лицо, втянул его запах треугольным отверстием вместо носа, и мальчика передернуло. Ему захотелось исчезнуть, раствориться, стать листочком в этом лесу… На миг вспомнился зеленый луг, по которому он бродил с Лу до того, как попал в Полночь. Ясное теплое утро… Солнце… Но видение пропало, и Франц вновь стоял на трясущихся ногах в темной ложбине рядом с чудовищем и больным братом, и их окружали воинственные чужаки.

Предводитель хризалид что-то прострекотал и перевел янтарные глаза на Филиппа. Затем он оскалился, высунул длинный липкий язык и с ледяной ненавистью процедил:

– Ж-живой… Ж-живехонький…

– Стезя привела нас в вашу долину. – Невозмутимый Калике указал на глазастые растения. – Значит, это вы храните первую печать Мертвого Принца. Эти дети, вставшие на Стезю, вправе попытаться ее открыть. И даже король хризалид не сможет им помешать!

Командир хризалид холодно зыркнул на Каликса. Протянул к Цветку Лжи когтистую руку, коснулся лепестка, поднес ко рту пальцы и слизал кровь.

– Это королю Лиану решать, пустить вас к Тому, Кто охраняет печать, или нет! Мы, служители правды, не дозволяем незнакомцам видеть Его. Так что не радуйтесь раньше времени. Или, – он усмехнулся, – не огорчайтесь. За мной!

Калике подтолкнул близнецов, и они поплелись за хризалидами, с трудом переставляя дрожащие ноги. Цветы перед глазами расплывались, все окутывала темнота. Францу казалось, еще чуть-чуть, и от страха он упадет в обморок или, что хуже, вызовет из того поворота темноту…

Франц пытался дышать медленнее и глубже, но от всего пережитого мир постепенно затягивала непроницаемая мгла…

Вдруг на его плечо опустилась чья-то холодная рука. Мальчик очнулся: Филипп шел рядом.

– Ты в порядке?

Брат впервые заговорил с ним после случившегося. Когда Филипп обижался серьезно, что случалось довольно редко, то добиться от него хоть слова было невозможно. Сейчас Филипп глядел на Франца прозрачными, будто наполненными водой глазами. Впалые щеки отливали синевой.

– Прости… – выдохнул Франциск. – Прости меня, Фил! Я знаю, что виноват.

Он обхватил младшего брата, сжав так крепко, как только позволяли хрупкие плечи Филиппа, и уткнулся носом в его плечо.

Филипп не пошевелился.

Франц вдруг почувствовал себя странно. Лишним.

Брат должен был ответить. Обнять в ответ. Как делал это всегда. Но он просто стоял, опустив вялые руки, и мыслями был где-то далеко. Франц вздрогнул. Хотел заставить Филиппа откликнуться, растормошить его… но понял, что близнец этого не хочет.

Франциску было нужно прощение, нужно было услышать тихое «хорошо…». Но брат молчал. Франц почувствовал себя опустошенным. Он разжал руки и отпустил Филиппа.