Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

Живо представилась наша первая встреча, в которой я, с дороги, для русских глаз Александра Ярославовича выглядел бы весьма и весьма странно, ибо древний, пластинчатый доспех, нашедшийся в закромах хранителей обсерватории, дополняли кожаные, прочные, степные штаны, ко всему прочему заправленные в монгольские сапоги. Картину дополняло то, что на все еще худых плечах моих, не вошедших в прежнюю силу и объем, развевался огромный, явно не по размеру плащ самого Евпатия Коловрата, а на голове плотно сидел остроконечный, русский шлем, с длинной стрелой, защищавшей переносицу — единственное, что выдавало бы меня за Русича при приближении. Так же странно, по стандартным меркам той поры, я был вооружен. Односторонний, степной ятаган Урянгутая в самодельных ножнах был прикреплен к седлу коня, ибо был все же подобран на месте отгремевшей битвы моими дорогими спасителями. При себе, на широком поясе я имел только странный, древний кинжал Сета, больше напоминающий одноручный меч, в свойствах которого еще предстояло разобраться.

Мои размышления прервал легкий хруст приминаемой травы, выдающий крадущегося человека. Именно на него я и среагировал, вернее, сделал вид, что среагировал, боясь спугнуть пятерку незнакомцев, чьи кристаллы душ я видел даже с закрытыми глазами.

Не утруждая себя лишними телодвижениями, даже не озаботившись тем, чтобы прикрыть свою наготу, я встал в полный рост, извлекая дорогой, блестящий камнями ятаган из простых ножен.

— Ну и долго будем прятаться? — спросил я по-русски, и не дождавшись ответа, переспросил по-монгольски.

Следует сказать, что данный, тяжелый и гортанный язык степей я выучил в обсерватории, причем намного быстрее, чем пра-язык атлантов, благо, что Феофан, ко всем своим прочим талантам, был еще и полиглотом, любящим новые, трудные наречия. Это позволило отточить необходимую плавность речи в длительных беседах со старцем, хоть, что для меня, что для наставника язык был принципиально нов, поэтому за качество и правильность произношения я не ручаюсь, до сей поры.

Обращение по-монгольски возымело должный эффект. Пятерка хорошо вооруженных степняков медленно и насторожено встала из травы, все еще держа наготове обнаженные, кривые сабли и несколько скрученных арканов.

Враждебность в кристаллах степняков если и присутствовала, то не являлась самоцелью пришедших к ручью, людей (скорее простое и даже детское любопытство), что вызывало слабую надежду на диалог.

Тем не менее, драку я решил предвосхитить:

— А вот это вы зря, братцы, сабли и веревки изготовили, — произнёс я, указывая широким концом ятагана на один из арканов в жилистых руках воина, — поверьте, что ни смотря на мою худобу шансов у вас очень немного!

— Приветствую тебя, урусут! — после недолгого молчания произнес молодой монгол, одетый в легкие, синие ткани, видимые под доброкачественной, прочной кольчугой с элементами серебряных и золотых украшений на пластинчатых наплечниках, — что забыл в степях наших? Вы же, русы, что медведи, из леса без нужды не выезжаете.

— Я с посольством к хану вашему еду, — на ходу принялся сочинять я более— менее правдоподобную версию, поспешно надевая штаны, — да вот от своих отстал изрядно!

— И что за посольство? — недоверчиво спросил меня молодой и видимо знатный монгол.

— Самого пресветлого князя Новгородского Александра Ярославовича Невского! Я его верный слуга.

— Князь Искендер… — на свой лад перековеркал имя степняк, задумчиво растягивая слова, — Наран! — спросил он ближайшего своего соратника, — слыхал о таком?

— Нее, — лениво протянул монгол из свиты.

— А ты, Мэргэн? — не унимался юный предводитель небольшого отряда.

— И я нет! — не менее лениво, по степному обычаю, ответил ему второй подчиненный.

— Вот что урусут! Я своего хана чту и велел нам он ни посольства, ни купцов едущих в Каракорум, не трогать. Однако свою принадлежность к названному посольству тебе еще предстоит подтвердить, ибо, как знать, может быть ты являешься обычным проходимцем или разбойником или бежавшим пленником, коих по степи бродит в избытке. Поэтому поступим вот как, — рассудил юный монгол, — ты поедешь со мной до столицы степей ибо я все равно сопровождаю в том направлении богатый караван, но за это ты мне дополнительно заплатишь серебром али золотом за защиту, после того как я в целости и сохранности доставлю тебя туда. Если не согласишься, то мы немедленно заберем всё, в назидание прочим беспечным слугам, посмевшим отбиться от стремени своего хана! А уж в столице, представители Искендера подскажут — лжешь ты, или говоришь правду!

— По рукам! — легко согласился я на предложение монгола, невольно поражаясь властной манере разговора последнего, которая так не вязалась с его юными годами, — но для начала яви и мне вежливость, ибо не мешало бы представиться, чем закрепить наше знакомство. Меня, например, Гамаюном величать.

— Меня Цыреном, — коротко представился монгол, — Собирайся! Дорога не ждет.

Цырен резко закончил разговор и, махнув своим спутникам, первым убрал обнаженный клинок в ножны.

Взобравшись на коротконогих, длинношерстных коней, без привязи дожидавшихся своих хозяев неподалеку (копыта были обернуты кусками ткани и шкур, что обеспечивало бесшумный ход животных на охоте — именно по этому фактору я понял, что монгольский разъезд наткнулся на меня случайно, выискивая у ручья пернатую дичь) отряд неторопливо дождался меня и окружив полукольцом, направился по неприметной тропе, петляющей между невысоких холмов.

Чтобы мне не казались их действия странными или враждебными, подле меня, стремя к стремени, по правую руку пристроил своего коня Цырен, которому я немедленно, не проронив ни слова, передал полный кошель серебряных монет.

— Конь никчемный! — поцокал языком знатный степняк, принимая плату, — дойдем до лагеря каравана, я тебе монгольского подарю, а этого впрягу в телегу. Там ему самое место.

— Ловко же ты все решаешь за других, братец! А если мне мой конь люб?

— Это моя земля, урусут и я с девства привык повелевать. Я сын очень знатного воина и ты должен быть рад, что встретил столь значимого человека на пути. Без моего решения мои спутники просто вспороли бы тебе брюху, намотав кишки на сабли, совершенно не задумываясь о делах Золотой Орды и следуя только древнему закону Ясы! (свод законов Чингиз-хана, созданный им для своей паствы).

— Да? Ну, тогда спасибо тебе Цырен, — без тени иронии поблагодарил я своего юного покровителя, ибо драться не был заинтересован совершенно, — но что вы делали у ручья?

— Охотились, — ответил Цырен, чем подтвердил мои изначальные догадки, — однако добыча подвернулась не та, на которую я рассчитывал, — нехотя поведал молодой хан, прямо намекая на мою кандидатуру, — почти прибыли, — добавил он вскоре и на остаток пути погрузился в молчание.