Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

К середине ночи, когда сильные, степные ветры окончательно выдули последнее тепло из юрты, я почувствовал, как откинув мое одеяло, ко мне, бок о бок прилегла моя новая подруга.

— Холодно! — коротко прошептала она и, найдя удобное положение, провалилась в сон.

Я обнял её за плечи, и, успокоив бешеное сердцебиение, впервые за долгое время почувствовал себя абсолютно счастливым.

Две коротконогие, монгольские лошадки быстро довезли нас до столицы Орды за два полных дня пути.

Проснувшись утром, мы обнаружили, что юрты Цырена на месте уже не было. Очевидно, что он приказал отправиться в путь своим подчиненным, едва последние гости разошлись по домам.

В подобных стоянках всегда стоял шум в любое время суток, к которому я привык, поэтому становилось ясно, как сборы в дорогу, происходящие вокруг гостевой юрты, никоим образом не привлекли моё умиротворённое внимание.

Цырен был воистину щедрым ханом, ибо предпочел не беспокоить сон почётного гостя, оставив ему, целую юрту в полноправное распоряжение. Благодаря этому, походному строению мне и удалось выторговать вторую лошадь, выменяв столь нужное в дороге сооружение на крепкую и выносливую лошадь для Каны.

Трудно описать своё первое впечатление от Каракорума. Город, выстроенный посреди степей показался мне настолько необычным, что явно вызывал противоречивые чувства, ибо доселе я видел только добротные, ребристые, деревянные стены родных селений и городов, а так же каменные кремли внутри особо богатых поселений, которые, в наш век, являлись большой редкостью.

Посреди зелёной травы, сверкая наконечниками развевающихся стягов на башнях, песчаного цвета бастионы высились посреди бесконечной равнины, по которой со всех сторон, извилистыми дорогами, в сторону города и от него, тянулись многочисленные люди и отряды конницы.

Только при приближении мы поняли, насколько стены города высоки и приспособлены даже к длительной осаде — не каждая катапульта способна пробить столь большое нагромождение неровных кирпичей, выложенных в единый монолит!

Заплатив небольшой налог при въезде в город через полукруглые ворота, пробившись сквозь людской затор, образовавшийся под тёмной аркой, мы, с моей прекрасной «пленницей» въехали на территорию Каракорума, с опаской озираясь по сторонам, в ожидании какого-либо подвоха со стороны хитрых хозяев города.

Как, оказалось, волновались мы напрасно. Монголы чтили законы гостеприимства на равных с русским человеком, к тому же моя золотая пайцза, показываемая мною время от времени тому или иному монгольскому десятнику, выставленного на охрану узких улиц, творила чудеса, открывая доступ в любую точку города.

Воинов стражи было очень много. Повсюду стояли они на постах, либо, патрулируя улицы, либо расположившись у входа в тот или иной многоэтажный, кирпичный дом (почти всё вокруг из-за недостатка дерева, было выполнено из простых кирпичей глиняного или песчаного цвета), принадлежащий, по всей видимости, какому — либо знатному человеку.

Убедившись в наличии пайцзы, все они, без исключения, резко теряли интерес к моей персоне, отдав честь коротким приподниманием и потрясанием копья, после чего я беспрепятственно продолжал движение.

Расспросив у обычных прохожих обстановку и примерно разобравшись в хитросплетении улиц большого города, мы немедленно направились в центральную часть, отгороженную от прочей части дополнительной стеной крепости, где, по имеющейся информации, в одном из небольших дворов, напоминавших маленькую крепость, расположился князь Александр Ярославович, прибывший накануне.

Ехать верхом становилось невозможным, ибо дорогу то и дело пересекали крупные процессии, во главе которых всегда ехало несколько воинов с плетками и колотушками, звуками и ударами заставляя многолюдную толпу уступить дорогу знатному хану или ханше.

Поэтому, чтобы не создавать конфликтных ситуаций и заторов мы спешились и медленно побрели в нужном нам направлении, с интересом озираясь по сторонам.

Нехитрый быт и нрав хозяев столицы поражал.

Посмотреть было на что. Слишком много народов и культур было сосредоточенно в одной точке земного шара, что больше и больше проявлялось к центру столицы.

По улицам, разбавляя стандартный, монгольский колорит простолюдинов или горожан среднего достатка, засунув руки в широкие рукава своих расписных мантий, прогуливались важные, длиннобородые китайцы, из-за своей растительности на лице, напоминающие тараканов (бороды и усы они отращивали по особому, предпочитая расчесывать и выбривать их так, что, не смотря на приличную длину, все волосы собирались в узкие пучки, порою достигающие живота).

Громко переговаривались смуглые арабы, торгуясь друг с другом среди бесконечных, деревянных рядов богатых базаров.

Даже католические священники, в коричневых ризах, медленно и степенно проследовали мимо, ведомые тайными, только им ведомыми, делами.

Встречались личности и вовсе чудаковатого вида — дикари, дервиши и просто оборванцы, стремительно появляющиеся из темных, дурно пахнущих переулков и тут же исчезающие в них, что верно говорило о том, что ночью этот город может показать и иную личину грязных и опасных подворотен, где законы растворялись, едва туда сворачивал кто-либо из людей, населяющих Каракорум.

Какофония звуков и разных голосов вливалась в ушки, привыкшие к тишине дороги, вызывая легкую боль в голове, которую я старался нейтрализовать, поддерживая энергетический баланс внутри.

Мне не понравился Каракорум. Восточный колорит шумного города резко контрастировал с заснеженными, тихими улицами русских столиц, где все течение жизни было размеренным и понятным, а поэтому, буквально переступив порог столицы, я тут же и весьма надолго затосковал по родным краям.

Мы долго бродили в хитросплетении улиц и лишь к вечеру, практически отчаявшись обнаружить посольство, я услышал русскую речь, приметив у небольшой, неприметной двери двух дружинников, несущих службу при полном вооружении, буквально у стены внутреннего кремля.

— Здоров буди, братцы! — поприветствовал я их, — здесь ли находиться посольство великого князя, Александра Ярославовича, прозванного за славные победы, Невским?

— А кто спрашивает? — довольно грубо ответили мне дружинники, следя необходимой осторожности среди враждебного города.

В этой настороженности я его не обвинял, понимая, что подобную суровость ему предписывало положение дел, однако у меня совершенно не было времени на длительные разговоры.

Легко взмахнув рукой, я заставил воинов замереть на своих местах, уведя их разум в короткий и неопасный сон.